Лаис Коринфская. Соблазнить неприступного - [53]

Клеарх повторял, что не сомневался: Лаис вернется, он сможет ее оправдать! Однако пока, вновь с сожалением сообщал он, ему еще ничего не удалось узнать об истинных виновниках убийства Гелиодоры. У него создалось впечатление, что кое-что об этом известно Порфирию — тому самому толстяку-кинеду, которому понравилась импровизация Лаис на симпосии. Клеарху так показалось потому, что уж очень подозрительно бледнело обычно багровое лицо Порфирия при любом упоминании Гелиодоры и Лаис (а город все еще ни о чем другом не говорит, как о зверском убийстве прекрасной аулетриды, и горожане разделились на два непримиримых лагеря: на тех, кто не верит в виновность Лаис, и на тех, кто в ней убежден). Однако разговорить Порфирия Клеарху пока не удается — даже крепко напоив его, потому что Порфирий приятеля старательно избегает, на симпосии не является, и вообще — ходят слухи, что он тяжко болен.

Элисса, которая могла бы пролить хоть какой-то свет на эту темную историю, по-прежнему содержится в верхней темнице храма, и верховная жрица никого к ней не подпускает, уверяя, что это запретила делать Кирилла.

Конечно, кое-кому это показалось странным: Кирилла, уверенная в невиновности Лаис, мешает ее оправдать! Очень может быть, что бывшая пифия и впрямь уже впала в тот самый маразмос. Если бы она в самом деле обладала колдовским мастерством, она бы поименно назвала виновников гибели Гелиодоры, а не разводила словеса, мутные, как дым!

В конце письма Клеарх заверял Лаис, что она может не сомневаться: ради ее возращения и ее любви он сделает все! От имени Лаис он принес жертвы духу Гелиодоры, которую похоронили на старом кладбище, где покоился прах первой верховной жрицы, начальницы школы Никареты, и многих других знаменитых гетер, живших некогда в Коринфе.

…Лаис помнила это печальное место — старое коринфское кладбище. Они побывали там — все аулетриды школы гетер, — когда в поля асфоделей внезапно отправилась одна из их первых наставниц, та самая, которая некогда рассказывала девушкам, чем должен быть заполнен кипсел[57] настоящей гетеры.

На могилах служительниц Афродиты Пандемос там и сям торчали фаллосы, на некоторых памятниках был изображен Приап[58] — и чтобы дать понять, каким именно ремеслом занимались погребенные женщины, и ради того, чтобы отогнать злых духов, которые, как известно, в избытке водятся на кладбищах и падки на всякий порок, даже зарытый в землю.

Лаис и Гелиодора, подбирая полы своих неподшитых хитонов — являться в таких одеяниях было непременным знаком траура при посещении кладбищ! — пробрались в самый угол печального места, к старой-престарой плите, окруженной темными, почти черными вьёлетами[59]. Известно, что эти цветы пробуждают память: усопшие, чьи могилы окружены вьёлетой, незабываемы! Именно здесь была похоронена первая Никарета, основательница Коринфской школы гетер. Плита на ее могиле, хоть и вросла в землю, оказалась старательно отчищена от мха и плюща, так что легко можно было разобрать выбитые в камне слова:

«Ты, Никарета, всем услужала любовью и была искусна в сладостных утехах, как никто ни на земле, ни на Олимпе. Драконт, любивший тебя, сделал эту надпись и тем показал, какая страсть его душою владела: сердце его и тело размягчались, как воск, от любви, однако ревность его была так же сильна, как любовь, и неодолима, как смерть!»

Имя Драконт была вполне обычным именем в Элладе, однако ходили слухи, будто плиту на могилу положил и эти слова на ней выбил не кто иной, как афинский правитель Драконт: тот самый, издававший столь суровые законы, о которых говорили, что они писаны не чернилами, а человеческой кровью. Однако, если это в самом деле был тот жестокосердный Драконт, видимо, даже его смогла смягчить любовь…

Теперь неподалеку от могилы Никареты появится могила Гелиодоры.

Что будет выбито на плите? Простые слова: «Гелиодора, аулетрида, убитая неизвестным злодеем»? Или что-то вроде: «Гелиодора, аулетрида, жертва злобы и ревности своей подруги Лаис»? Клеарх не сообщал о надгробной надписи, но Лаис снова и снова твердила себе, что она должна начертать на этой плите имя истинного убийцы, чтобы предать его вечному позору.

Только удастся ли?..

Лаис снова погрузилась в сомнения и начала проклинать себя за то, что оказалась слаба и малодушна, что безропотно подчинилась Клеарху, что отправилась в этот дальний и тяжкий путь по бурному морю. Морское волнение терзает желудок, а тяжкие воспоминания — душу! Еще хорошо, что морем путь до Эфеса совсем недолог!

Отложив письмо, Лаис погрузилась в дремоту…

Ей приснилась Кирилла. Бывшая пифия стояла в коридоре школы гетер и печально смотрела на скорчившуюся у ее ног девушку. У той были очень светлые, почти белые волосы, и Лаис узнала Элиссу.

— Взгляни на меня, прошлых дней и минувших грехов несчастная жертва, — донесся до Лаис тихий голос старой колдуньи. — Наказанья, увы, не избегнешь, бедняжка… Не скоро увидишь ты снова того, о ком сердце тоскует! Но все-таки выживешь ты и к родимым вернешься…

Лаис вскинулась, испуганно озираясь и вспоминая, что слышала эти слова не только во сне, но и наяву. Это тоже было пророчество, пророчество Кириллы, произнесенное в ту ночь, когда Элисса остригла Гелиодору и Мауру! И ему надо верить, как всем пророчествам Кириллы. Вот ведь предсказала она Лаис, что та наплачется из-за своей данканы. «Ох и наплачешься ты из-за этого когтя!» Лаис тогда решила, что Кирилла ошиблась, а зря! Так и вышло! Наплакалась она, ничего не скажешь… Но как разгадать те слова, которые Кирилла обращала к Элиссе? Почему-то Лаис казалось, что в них кроется некая разгадка свершившейся потом трагедии…