Лаборатория бога - [2]

– Так дело в первой любви? Ты ревнуешь?

– Не только. Дело в том, что этот рассказ похож на коллекцию фотографий и фильмов… которые смотрят втайне от любимых. Потому что стыдятся прошлого.

– Почему, в таком случае, я не прячу от тебя свои нетленки?

– Не знаю… Мне кажется, я способна заметить больше, чем ты ожидаешь от меня.

– Может, это ты у нас коллекционер? Собрала все возможные недовольства и твое настроение трещит по швам?

Рита придвинула кувшин к себе. Потом посмотрела на меня, потянулась за двумя стаканами. Опять посмотрела на меня и опустила руки на колени. Где же моя уютная Рита – где идиллическая семейная картинка без назойливых шероховатостей?

– Мне сложно будет разобраться одной.

– Давай так. Я пойду погуляю, а ты займись чем-нибудь, что отвлечет от грызущих мыслей. Вот увидишь – все утрясется.

– Не так просто. Мне нужна твоя помощь.

Рита облокотилась о спинку стула и посмотрела на потолок. Ее лицо на миг сделалось таким детским, будто просветленным. Глаза были широко распахнуты.

Она вздохнула.

– Хорошо, иди.

Я мысленно поблагодарил жену за сговорчивость. Немного поспешил с благодарностью, надо сказать.

– Опять сбегаешь, – подытожила она, но я уже направлялся к отделенному перегородкой холлу. В ее голосе не проступало раздражения. Что-то неустроенное и легкое: недовольное облачко дыма, быстро растаявшее в воздухе.

Я не обернулся. Согласие есть согласие – слова вдогонку не в счет.

***

Стоило пройти пару кварталов, и между домами к дороге выплескивался лес. Слишком спокойно для города, но недостаточно свободно для уголка на лоне природы. Я пересек узкую дорогу, и теперь топал по тротуару, служащему негласной границей. Шум легкой пригородной суеты слева и густой шум веток справа от меня.

Еще пять минут ходьбы, и можно выйти к парку с достопримечательностями в виде скамеек, прудиков и уток. Он огорожен от рощи забором, но вечером визуальная граница стирается, и лесной дух терпкой свободы дрожит над парком.

Чуть не доходя до парка, я остановился на тротуаре у низкой изгороди, за которой стоял бежевый «вафельный» двухэтажный дом со скучным садом. Дом, отделанный виниловым сайдингом и с крыльцом, подпираемым серыми колоннами. Трава выжжена на солнце: видно, газон давно не поливали. Приглушенный, горьковатый запах роз выдавал увядание. Я знал, на веранде пыльно да и сам дом – мертвец.

Нерешительно простояв на тротуаре с полминуты, я огляделся вокруг, открыл низкую калитку и зашагал по выцветшему газону.

Сегодня парк отменяется.

***

Выйдя из дома на крыльцо, я подождал, пока уймется сердцебиение, и спустился вниз. А затем пошел не оглядываясь – мысленно в том числе.

Есть районы, напоминающие уличную жаровню  – они трещат и брызжут отходами жизнедеятельности. Наш звучал так, будто был блинной сковородой, поставленной на слабый огонь. Сковородка с маслицем мелочных сплетен-сенсаций, которые плывут от дома к дому и тают, оставляя слабый след. Сравнение со сковородой казалось уместным еще по одной причине: несмотря на поздний час, липкое тепло мешало вдохнуть свободно.

Вернувшись домой, я пошел в ванную умыться прохладной водой. А затем поднялся в спальню. Рита сидела на кровати с ноутбуком на коленях. Недовольное выражение на лице жены намекало на два расклада: либо ее заела жара, либо я. Я не торопился уточнять, в чем дело.

Когда я сел на кровать и посмотрел на Риту, та резко отложила в сторону ноутбук.

– Мы можем поговорить сейчас?

– Да, сейчас можно. Что тебя беспокоит?

– Я говорила о твоих книгах. И, может, я не права, но в них…

– Ага, ты говорила про дорожки прошлого, которые проступают как бешеные.

– Про бешеные не было. Сгущаешь краски… Но не суть. Когда мы познакомились, я не раз приходила в старый дом, дом твоего отца. И… мне показалось, что вы очень похожи с героем. Для начала… он живет в таком же доме.

– Миллионы людей живут в похожих домах.

– Я понимаю, о чем ты. Но меня смутил вот этот момент. Можешь перечитать его? – Рита придвинула ноутбук к себе, а затем неуклюже толкнула его в мою сторону, скомкав одеяло.

Я положил ноутбук на колени и стал просматривать открытую женой страницу текстового редактора.

Мы сидели на ступеньках крыльца и смотрели на вечерний газон. Так, словно это было море или небо. Вот свет от фар, проникший через просветы в изгороди, выхватил из темноты мотылька. Вот подул легкий ветерок, и розовые с рыжиной, словно тронутые ржавчиной лепестки полетели в сторону крыльца.

– Пап, так нельзя…

– Кажется, мы это обсуждали, – папа поднес горлышко пивной бутылки к губам.

– Послушай, па, вдруг там, на небе, все-таки что-то есть?

– Даже если так. На кой им столько душ? Они их утилизируют. Как бутылки, – отец потряс бутылкой прямо у моего лица.

Мы собирались поговорить спокойно, но я опять почувствовал, что отец подносил зажигалку к ценному пергаменту памяти. И играл ей, не трогая сердцевины воспоминаний, но делая так, что края потихоньку обугливались.

– Папа, так нельзя с мамой, – повторил я уже тверже.

Мне хотелось соскочить и побежать на чердак, где…

– Ты прочитал? – Рита скомкала рукой одеяло.

Нетерпение дрожало на кончиках ее теплых пальцев, билось с пульсирующей венкой на виске.