Лабиринты времени - [45]

– Вернусь в Москву и куплю тамошнюю адресную книгу. А может целиком отдамся журналу.

– Журналу?…

– Я выпускаю журнал. Прогрессивного направления. За право женщины на любовь и свободное развитие собственной личности. Называется – «Женское дело».

– И с кем же вы сейчас воюете?

– С орфографической комиссией академиков Фортунатова и Шахматова.

Розанов опешил.

– Как же эти почтенные господа лингвисты вторглись в права женщин?

– Они вынашивают планы отмены «ера»!

– Порочная цель, ничего не скажешь. Но я всё ещё не улавливаю связи.

– Женские фамилии в словарях, справочниках, на табличках в парадных идут прежде мужских. Я поняла это, просматривая адресную книгу. Ежели букву «ер» удалят из алфавита, мужские фамилии окажутся первыми!

– Остроумно! – сказал Василий Васильевич, прокашлявшись. – А всё-таки, зачем вы ходите?…

– Поэт Брюсов подсчитал, что у него тысяча читателей во всей Империи, – прописклявила Папер. – Обойду всю адресную книгу – сколько человек услышат мои стихи!

– К Тетерникову не ходите – пощёчин надаёт и выставит, – зашепелявил Розанов ей в ухо. – И к этому… Хотсевичу… или Ходасевичу. В любом случае, фамилия у него отталкивающая. Мало ли… Лучше не надо.

Между делом Тиняков поинтересовался:

– Как же так, Василий Васильевич, вы и я одинаково даём статьи под псевдонимами во враждебные газеты, изображая разнообразные политические воззрения, но в итоге остракизму предали только меня!

– Я веду эту игру по уговору с хозяевами газет и для собственного интереса, а вы – самочинно и ради наживы. А низкие помыслы наказуемы, – с удовлетворением закончил Розанов.

Замыслив нечто, писатель прошёлся по кабинету. Обернувшись на поэтку, потёр ладошки в нерешительности, как перед неприятным, но необходимым делом.

– Мария Яковлевна, даже не знаю, как вас об этом просить… Сделайте милость. Доставьте удовольствие старому, иссякающему человеку. Сбросьте калоши!

– Василий Васильевич, как вы смеете!.. – вскинулся Тиняков.

– Да ещё при всех, – добавил Вольский.

– Тем не менее, я буду настаивать, – грозно сказал писатель. – Милая барышня! Разуйтесь! Чрезвычайно хочется увидать ваши пятки.

Поэтка сказала примирительно:

– Друзья мои, я давно мечтала показать кому-нибудь свои пятки.

Пятки были первостатейными: розовые, без натоптышей.

Василий Васильевич схватил пару калош и принялся трепать их, но не обнаружил внутри ничего кроме забитой в носы пакли. Бросив оземь, негодующе воскликнул:

– Почему вы всегда в этих безразмерных калошах?

– Однажды, ещё в Москве, я прочла стихи в какой-то квартире. У двух сестёр-хозяек гостил молодой человек, настоящий великан, с пышной рыжей шевелюрой. Он был несчастен, но услыхав мои стихи из «Рдяных трепетов», приобрёл хорошее расположение духа. Спросил, какой у меня амулет и объяснил, что каждому поэту пристал магический предмет. Давеча от них сам Брюсов второпях ушёл без калош. Хозяева любезно уступили мне эти калоши.

Боря сказал медленно:

– Кажется, я знаю этого подлеца.

– Кажется, я тоже, – мрачно сказал Тиняков. – Жаль, Гумми не подстрелил его на дуэли.

– Что вы, великан – не подлец, он был очень обходителен и приятен, – возразила Мария Папер.

– Скажите, это великан подсказал вам ходить по адресам из справочника? – спросил Василий Васильевич.

– Это сёстры, у кого он гостил. Добрейшие создания.

Розанов понимающе переглянулся с Борей.

– Беру за смелость утверждать, что над вами зло пошутили.

– Это мне без разницы, если этим путём я угожу в вечность, – равнодушно ответила поэтка.

* * *

– Наведаемся в околоток поблизости от места житья Разорёнова, – решил Василий Васильевич.

– Кликнем извощика? – угодливо спросил Вольский.

– Помчимся на трамвае! – провозгласил писатель. – Тут неподалёку новую линию проложили. Всё время катаюсь. Бесподобное удобство!

Подошёл обер-кондуктор и попросил оплатить билет.

– Ах, какая незадача, – кудахтал Розанов, шурша ассигнацией. – Мельче нет, все копейки ссыпал в кружку юродивого с паперти. Отсчитаете сдачу со ста рублей?

– Василий Васильевич, давайте я вам займу, – шепнул меньшевик.

– Не надо, Коля, – уверенно произнёс писатель. – Это же мне отдавать вам придётся.

Молодой человек в мундире багровел от злости.

– Вот бы вас, зайцев, выгнать в Таврический сад и расстрелять!.. – сказал он сквозь зубы.

– Эх, батенька, запутались вы в жизни, – назидательно пропел Розанов. – Трамвай не ради заработка городской управы сделан, а для удобства членов общества.

Сошли на нужной остановке и продолжили путь пешком.

Вольский на ходу выводил басом:

– О где же ты, мой маленькый кр-р-реольчик…

– Какая гадость! – оттопырил губу Розанов.

– А мне нравится! – обиженно ответил меньшевик.

Несколькими минутами спустя Василий Васильевич, забывшись, сам начал тихонько напевать:

– Ты едешь пьяная и очень бледная…

Прохожий гимназист с сачком для бабочек выговорил, неумеренно шепелявя:

– Пош-шлость.

Вольский выпучил вслед ему глаза:

– Это кто ещё такой?

– Очевидно, будущий арбитр изящества.

Исправник старательно отвечал на расспросы Василия Васильевича:

– Разорёнов? Его грабители взяли в два топора. Что украли? Бог его знает. Кто теперь знает, что у него было. Остались только ящики с письмами. Да, я могу узнать… Они на складе в участке, потому как вещественные доказательства.