Лабиринт Осириса - [83]

Ночь преображала город, скрывала безликие бетонные строения и старые рассыпающиеся дома, сводя мир к основным цветам: ярким, простым и чистым. Сидя на ящике на крыше, Халифа успокаивался, как во время подъемов на Курн или стрельбы в полицейском тире. Пусть это и не приносило светлых мыслей, но они хотя бы становились не такими мучительными.

Однако на этот раз, нарушая очарование, зазвонил мобильный телефон.

Халифа вскочил на ноги и стал рыться в кармане в поисках трубки. Тревожное чувство в груди эхом откликнулось в животе. В последнее время это происходило всегда, если его неожиданно вызывали в неурочное время. На мгновение в мозгу вспыхнула картина, страшная картина: вой сирен, больница, бегущие ноги, жалобные крики. Но в следующий миг он увидел, кто его вызывает, и дыхание успокоилось. Он снова уселся на ящик и, глядя на трубку, потер большим и указательным пальцами виски. В любом другом случае звонок бы его обрадовал, доставил удовольствие. Шутка ли: звонил тот, кому он обязан жизнью. Им вместе через многое довелось пройти. Но сегодня Халифа испытал раздражение оттого, что его так поздно потревожили и при этом напугали. Раздражение и досаду – жуткую досаду, потому что придется снова через все пройти, рассказать еще одному человеку, что произошло и какие ужасные последствия это имело для него и его семьи. Пережить все сначала. На другом конце провода неловко замолчат, станут подбирать слова и бормотать: «Прими-мое-сочувствие-и-если-что-нибудь-в-моих-силах…» Очередное напоминание Халифе – будто ему необходимы напоминания, – что теперь он навечно отмечен печатью трагедии. И останется с этим, что бы ни сделал и ни сделает в жизни.

Халифа крутил телефон в руке, и его резкий сигнал разносился в луксорской ночи, а он был не в силах ответить, тянул, подумывал, пусть вызов будет принят голосовой почтой. Но это означало бы просто отложить неизбежное. Разговор все равно состоится – вечно от него уклоняться не получится. Бен-Рой же спас ему жизнь, когда четыре года назад в Германии вынес из горящей шахты. Халифа его должник. Каковы бы ни были его личные проблемы, он серьезно относится к долгу дружбы.

– Черт возьми, – пробормотал он сквозь зубы.

Пропустил еще пару сигналов, собираясь с духом и глядя на мечеть перед собой. Острие минарета упиралось в луну, как игла, протыкающая утиное яйцо. Еще немного, и аппарат переключится на голосовую почту. Халифа вздохнул, нажал на клавишу ответа и поднес трубку к уху.

– Привет, мой друг, – тихо проговорил он.

Иерусалим

Услышав голос Халифы, Бен-Рой широко улыбнулся и поднял стакан, словно собирался чокнуться с египтянином.

– И тебе привет, наглый мусульманский подонок.

Так они обычно приветствовали друг друга, шутливо нападая на культуры собеседника в знак памяти о своей первой встрече, когда они жестоко поспорили и чуть не подрались. Обычно Халифа на это отвечал «вонючий еврейский ублюдок», но на этот раз только тихо хмыкнул, давая понять, что понял шутку, и спросил, как у Бен-Роя дела.

– Потрясающе. Лучше не бывает. А у тебя?

– Нормально. Спасибо.

– Я тебя не разбудил?

Халифа заверил друга, что не спал.

– Сколько мы не разговаривали? Год?

– Не меньше, – ответил египтянин.

– Время бежит.

– Еще бы.

– Бог знает, куда оно спешит.

Халифа что-то пробормотал, но израильтянин не расслышал. Он не стал бы утверждать, но у него возникло ощущение, что его товарищ не совсем в добром здравии. Он всегда говорил негромко, а в этот вечер вообще чуть слышно. Бен-Рой подумал, не отложить ли разговор до утра. Но решил, раз уж начало положено, надо продолжать, и спросил:

– Как Зенаб?

– В порядке… – Ответ был каким-то нерешительным, уклончивым. – А Сара?

– Мы разошлись.

Последовала короткая пауза.

– Прости. И когда же?

– Несколько месяцев назад.

– Мне очень жаль.

– Мне тоже. Виноват, конечно, я. Идиот он и есть идиот.

Бен-Рой ждал, что Халифа подхватит его тон и ответит в том же духе, но тот ничего не сказал. Снова возникла неловкая пауза – египтянин был явно не в своей тарелке. Справа от Бен-Роя хлопнула дверь: в бар вернулись две женщины, которые минут пятнадцать назад ушли. Обнимая друг друга за плечи, они подошли к стойке и заказали по водке с кока-колой. Бен-Рой посмотрел на них и продолжал:

– Слушай, у меня есть кое-какие новости.

В трубке раздался щелчок зажигалки и звук затяжки.

– Только не говори, что вы заключили мир с палестинцами.

Это уже лучше – больше похоже на того Халифу, которого он знал и который ему нравился.

– Да что там мир с палестинцами, – рассмеялся Бен-Рой. – Еще более невероятное! – Он помедлил, нагнетая ожидание, и выложил: – Сара забеременела. Я буду отцом!

Он с таким вкусом и так громко об этом объявил, что услышали бармен и женщины у стойки. Бармен поднял вверх большие пальцы, а женщины захлопали в ладоши и закричали: «Мазл тов!» Халифа молчал.

– Я буду отцом, – повторил Бен-Рой, решив, что египтянин не расслышал.

– Мабрук[50], – проговорил тот. – Очень рад за тебя.

Но по его тону этого было незаметно – голос остался безжизненным, невыразительным, что удивило Бен-Роя. А если честно – укололо. Халифа был одним из немногих – пожалуй, единственным, кому он не сообщил свою новость. И Бен-Рой с нетерпением ожидал его реакции. С той самой минуты, когда решил позвонить, предвкушал это. Отсутствие всякого отклика показалось… почти оскорбительным. Пусть они не общались больше года и четыре не виделись, пусть Халифа был явно не в лучшем настроении, но даже при всем этом Бен-Рой рассчитывал хотя бы на какой-то энтузиазм с его стороны. Рождение ребенка – великое событие, которое стоит отпраздновать. А Халифа никак не показал, что он рад. Бен-Рой подумал, возможно, он не одобряет его семейные дела – ведь он заводит ребенка вне законного брака. Не исключено. Они принадлежали к разным культурам и имели на этот счет разные понятия.