Лабиринт Химеры - [14]

— Что? — оторопело повторил Сыровяткин, на которого нацелилась сигарка.

— Вот именно: что он делает? — грохотал Лебедев. — Убегает в какой-то Павловск, как последний жулик, каким и является…

По всей видимости, далее должна последовать сцена примерного наказания провинившегося, Сыровяткин не отказался бы ее посмотреть. Вместо этого Лебедев сгреб в объятия и так не мелкого Ванзарова и душевно облобызал троекратно.

— Как же я рад вас видеть, друг вы мой драгоценный, — сказал он, прижимая к своей мощной груди Ванзарова так, что воздух вылетел из него с тихим свистом.

— И я не меньше, — задыхаясь, отвечал чиновник сыска.

— Ну, и хватит нежностей, — сказал Аполлон Григорьевич, резко отстраняя друга. — Что вы тут натворили?

— Кажется, убил жертву преступления, — ответил он.

— Когда-то надо начинать… Жертву убили? И каким образом?

— Потребовал ввести морфий страдавшей барышне.

— Морфий? Ну-ну… Разберемся. Что за тряпицу прячете?

Ванзаров немедленно передал криминалисту свернутый плащ.

— Одежда жертвы. Прошу осмотреть со всем вниманием.

Лебедев повертел черную материю и бесцеремонно сунул себе под мышку.

— Что для меня приготовили занятного?

— Я бы не хотел готовить ваше мнение, Аполлон Григорьевич. Важно, чтобы вы составили собственное впечатление о том, что увидите.

Лебедев хмыкнул.

— Вот как? Загадочки загадываем… Ну, посмотрим, насколько они крепкие. А где само тело, ради которого меня заставили трястись в мерзком поезде?

— Палата номер шесть, второй этаж, — ответил Ванзаров. — Городовой вас пропустит.

— Мертвецкая на втором этаже? Оригинально. Сразу видно — Павловск. Вот фантазеры! — и попыхивая сигаркой, от запаха которой вздрагивали лошади, Лебедев направился в больницу.

На этом празднике дружбы Сыровяткин чувствовал себя лишним. И даже немного обиженным за иронию в отношении любимого городка.

— Родион Георгиевич, вы меня представите господину Лебедеву? — застенчиво спросил он.

Зная специфическое отношение своего друга к приставам и полицмейстерам вообще, Ванзаров предпочел бы этого не делать. Но сказать прямо не решился. И отделался междометиями.

— Время позднее, а не желаете отобедать? — с надеждой спросил Сыровяткин.

— Желаю, Константин Семенович, очень желаю. Но придется поголодать.

— Как скажете… Какие будут распоряжения?

— Навестим первого свидетеля. Надеюсь, он пришел в себя.

12. Гость всегда в радость

Почтенная Марфа Семеновна с изумлением взирала на то, что творится в ее доме. Супруг ее, Василий Ильич Антонов, вел себя не то чтобы странно, а изумляюще.

Начать с того, что она чуть с ума не сошла, когда муж не явился в обычный час с заседания проклятущего Комитета трезвости, который, будь ее воля, Марфа Семеновна разогнала бы поганой метлой. Так его чуть не под руки принесли городовые. «Это как же надо было бороться за трезвость, чтобы самого Управляющего подняли из канавы?» — было ее первой мыслью. Приглядевшись и принюхавшись, Марфа Семеновна поняла, что серьезно ошиблась. Василий Ильич вовсе не был пьян, пахло от него пристойно, зато вид имел слегка безумный. Сам он ничего не рассказывал, а только выл. Городовые в смущении отводили глаза, пока Марфа Семеновна не приперла их к стене. Что опытные жены умеют не хуже палачей инквизиции.

Оказав достойное, но короткое сопротивление госпоже Управляющей, городовые признались: Василий Ильич повстречал ночью какую-то барышню, которая довела его до подобного состояния. Подробностей городовые не знали или благоразумно отказались доводить до сведения супруги.

Выпроводив незваных гостей, Марфа Семеновна взялась за супруга. Тяжелая рука и крепкое слово могут куда больше, чем просто слово. Обычно Марфе Семеновне удавалось достучаться до супруга довольно быстро. Только не в этот раз. Василий Ильич оказался глух и к угрозам, и к слезам. Перестав выть, он уставился в скатерть и так сидел. Все попытки любящей жены растормошить его ни к чему не привели. Так Управляющий просидел часов до девяти утра. После чего встал, пошел к буфету и вынул запретный графинчик с крепкой настойкой, которую делала Марфа Семеновна. Не спросив разрешения, муж ее опрокинул рюмку, затем другую. И все — без закуски. Тут Марфа Семеновна испугалась по-настоящему. Таким дражайшую половину она еще никогда не видела.

Между тем Василий Ильич приговорил полграфина и при этом остался трезв. Понемногу он начал отвечать на вопросы супруги. Отвечал односложно, «да» или «нет». Когда же Марфа Семеновна решилась спросить про ночную барышню, муж посмотрел таким взглядом, что дальнейшие расспросы исчезли сами собой. Он так и сидел перед графинчиком, который постепенно пустел.

Минул полдень. Василий Ильич не думал вставать из-за стола и отправляться в присутствие. А тут еще и гости пожаловали. Марфа Семеновна накинулась было на Сыровяткина: «До чего мужа довели?», но на нее непривычно строго цыкнули и приказали удалиться. Другой гость не был ей знаком и произвел на бедную женщину устрашающее впечатление. Уткнув глаза в платочек, Марфа Семеновна покинула поле битвы, чего не бывало с самой свадьбы.

Пользуясь положением друга дома, Сыровяткин налил и опрокинул рюмку.