Лабиринт Химеры - [13]

— Я бы попросил, господин Ванзаров… — начал он. Но его оборвали.

— Нет, это я спрошу вас, господин Сыровяткин. Ладно, ваш пристав растерялся, но вы, как полицмейстер города, обязаны были предпринять все меры розыска по горячим следам. Что именно вы предприняли?

Удар был нанесен настолько внезапно, что Сыровяткин не нашелся, что ответить. В следующую секунду его принялись методично терзать без надежды на спасение.

— Была оцеплена улица, где нашли жертву? Были подняты все силы, чтобы опросить извозчиков, которые ее могли подвозить? Были опрошены служащие вокзала, которые могли видеть, как она сходила с поезда? Были приняты меры, чтобы установить ее личность или дом, в котором она могла остановиться в Павловске?

Обвинения, справедливые и оттого еще более обидные, хлестали, как перчатка по щекам. Сыровяткин невольно мотал головой, понимая, что выглядит не лучше гимназиста перед строгим учителем. Хорошо хоть городовых нет, не видят его позора.

— Что вы вообще сделали? Напомню, что начальные действия по розыску — ваша и только ваша задача. Или провинциальная жизнь отучила думать и действовать?

— Так ведь темно было, господин Ванзаров… — проговорил Сыровяткин и тут же понял, какую непростительную глупость сморозил. Теперь его будут держать за дурака. Чего доброго, этот Ванзаров накатает рапорт в столице, и прощай теплое уютное место, выгонят в шею. Полицмейстер поник окончательно.

— Простите, Родион Георгиевич, сглупил, — вздохнул он и покаянно повесил голову.

Как ни пыталась муштровать его полицейская служба, Ванзаров не стал по-настоящему жестоким. И хоть давно перестал заявлять об этом вслух, глубоко и искренно считал, что главное качество чиновника полиции — милосердие. Как ни глупо это звучит. Чиновника полиции — вообще, а сыскной — в особенности. Вот сейчас ему стало жалко этого немолодого штатского человека, таскающего полицейский мундир.

— Ладно, Константин Семенович, с кем не бывает, — сказал Ванзаров без тени иронии. — Не знаю, как бы я сам повел себя на вашем месте. Надо искать преступника…

— Сделаю все, что в моих силах, — с жаром ответил Сыровяткин, сраженный мягкостью строгого чиновника. — Что прикажете?

— Для начала каждому городовому заклеить рот. А лучше зашить суровой ниткой.

— Это как же возможно?

— Раз невозможно, то внушите любым способом, тут я ни в чем вас не ограничиваю, что если кто-то из них, хоть случайно, хоть нарочно, проболтается, не важно где: в постели жены, или в трактире с приятелями, или на вокзале с извозчиком, — о том, что случилось ночью, я лично сделаю все, чтобы с него сорвали погонные шнурки и выгнали мести улицы. Достаточно ясно выразился?

— Куда уж яснее, — ответил Сыровяткин, тяжело вздохнув. — Можете не сомневаться, Родион Георгиевич, от нас муха не вылетит.

— Будем надеяться, что медиков связал обетом молчания лично Гиппократ, — сказал Ванзаров и по-мальчишески подмигнул.

Чего полицмейстер никак не мог ожидать. Как и другого сюрприза. На улице, ведущей к больнице, показался высокий господин в модном костюме с безразмерным желтым саквояжем.

— Это же сам… — только и выговорил Сыровяткин.

Удивление полицмейстера легко извинить. Встретить вот так, на улице скромного города Павловска звезду российской криминалистики не каждому повезет. Если про Ванзарова Сыровяткин слышал нечто неопределенное, то имя нового гостя гремело по всей России и за ее пределами.

Аполлон Григорьевич Лебедев, главный эксперт-криминалист Департамента полиции, отличился таким количеством достижений, что был знаменит не меньше оперной звезды, Собинова какого-нибудь. По его учебникам обучались будущие чиновники полиции, именно он создал антропометрическое бюро по системе бертильонажа, которое описывало приметы преступников и заносило их в картотеку. Именно он был непревзойденным знатоком научных методов определения любых веществ, найденных на месте преступления. Именно он разработал собственную методику решения сложнейшей задачи: определения следов человеческой крови. Именно он собирался первым в России испробовать метод дактилоскопии, который только-только применили в Дании в этом году.

Ко всему безграничному списку достоинств добавлялась известная ложка дегтя. О которой широкая публика ничего не знала, а Департамент полиции вынужден был терпеливо умалчивать. А именно: характер гения криминалистики. Ничего более ужасного, вздорного, мерзкого и хамского придумать было невозможно. Только Аполлон Григорьевич мог назвать директора Департамента в лицо дураком, а участкового пристава выбросить в реку Мойку. Но ему все прощалось. Другого такого Лебедева в империи не имелось.

Его появление в Павловске говорило Сыровяткину, что дело имеет особый статус.

— Вот так и познаются настоящие друзья! — закричал Лебедев на всю улицу, помахивая сигаркой. — Прелестно! Иначе не скажешь!

Сыровяткин аккуратно покосился на Ванзарова. Теперь уже этот господин казался смущенным школяром. Как, однако, все гармонично в мире устроено!

— Аполлон Григорьевич… — просительно начал Ванзаров.

— Нет, как это мило! Дорогой друг возвращается в родную полицию — и нет, чтобы занести радостную весточку старику Лебедеву. А что он делает?