Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987) - [47]
>Ленинград, 25.5.1960.
Дорогая Лидочка.
Совершенно напрасно я беспокоил Вас и прибавил лишних забот и хлопот к тем, которые у Вас уже есть в преизбытке. Статью Самуила Яковлевича получили — и «Советский писатель», и я.
Вы скажете, что я — неблагодарная свинья, но, Вы знаете, мне показалось, что статья не совсем еще готова. Она велика, многословна — главным образом за счет обильных цитат из «Республики». Я долго думал и наконец решил сообщить свое мнение в наиделикатнейшей форме Самуилу Яковлевичу.
В Издательстве тоже считают, что статья велика и нуждается в некоторой отделке, но редактор не решается писать об этом Маршаку.
С. Я. просил меня, в случае если встретятся фактические ошибки, исправить их. Но ведь тут — дело другое.
Огорчительно, что я должен был писать об этом Самуилу Яковлевичу в больницу. Если Вы увидите его или будете говорить по телефону, скажите, пожалуйста, что я хвалил его статью, радовался, выражал чувство признательности и благодарности и, между прочим, что-то там такое упомянул о несколько затянутых цитатах из «Шкиды».
>28/V 60. Вечер. Москва.
Дорогой Алексей Иванович.
Я сейчас вернулась от С. Я., из больницы.
Я опять читала ему вслух предисловие (он настаивает, что это именно предисловие). Оно сокращено. Сегодня мы сократили еще кое-что, и оно снова будет переписываться на машинке. Но после перепечатки не пойдет к С. Я., а прямо будет послано в Ленинград Лелей[214].
Завтра иду в больницу к Анне Андреевне. Должна была идти сегодня, но две больницы в день мне, кажется, не по силам. Она в Боткинской. У нее, слава Богу, не инфаркт.
А вот Б. Л. я, наверно, уже больше никогда не увижу. Ему все хуже и хуже. Теперь говорят, что у него, кроме инфаркта, — рак желудка и легких и что это последние дни. К нему давно уже никого не пускают.
Страшно мне ехать в Переделкино. А надо, надо и потому, что Корнею Ивановичу будет очень трудно пережить приближающееся несчастье. Он и думать не может о конце Б. Л.; написал в одном письме, что и сам тогда жить не будет.
Пожелайте мне мужества.
>3.VI.60.
Дорогая Лидочка!
Все мы, читатели и ценители, потеряли так много, а Вы еще лишились и очень близкого Вам человека. Хочу надеяться, что у Вас достало мужества перенести и этот удар. И Корнею Ивановичу желаю того же. Как мерзко и беспросветно глупо поступило наше писательское начальство, опубликовав эту куцую заметку о смерти члена Литфонда[215]. Стыдно! Впрочем — кому? Мертвые сраму не имут, а те, кто готовил к печати эту заметку, если и знают, что такое стыд, то ведь считают, что он — не дым. Стыдно разве лишь нам — за то, что живем под одним небом и дышим одним воздухом.
>22/VI 60.
Дорогой Алексей Иванович.
Я не писала так долго нипочему. Просто так — живу в суете и в городе, и на даче.
Недели 3 уже пишу о Тамаре Григорьевне, не для печати — для друзей. Я ведь графоманка, всю жизнь что-то записываю, и вот, в испуге и нравственно зажмуря глаза, я решила перечесть свою жизнь, чтобы выбрать все о Тусе. Ленинградского периода нет совсем, а в Московском набралось кое-что. Мои записи будут состоять из двух частей: Отрывки из воспоминаний и Отрывки из дневника. Покажу С. Я., Вам, Зое, Шуре, Ване[216]. Очень хочу, чтобы и Вы все записали всё, что помните.
Вчера вечером была у С. Я. Он уже дома. Слабый, старый. Читает корректуру четвертого тома[217] и сердится, если скажешь, что он уже ее читал. Мучится сомнениями. Читать я не могу (из-за глаз, из-за сердца), но сомнения его разрешить пыталась, отлично понимая, что завтра он с ними же обратится к кому-нибудь другому. Пишет хорошие стихи о Тамаре Григорьевне. Скоро едет в Барвиху. Его собираются поправить, а потом, по-моему, все-таки оперировать…
Сказал, что получил от Вас хорошие, добрые письма.
Похороны Бориса Леонидовича прошли торжественно. Можно сказать: «не пустой день, а музыкальный», как у Блока сказано[218]. Толпа (тысячи полторы, а то и две) вела себя серьезно, с большим достоинством, сознавая ответственность этих часов. И гроб, и Б. Л., и цветы, и самый день — все было очень красиво; до самого выноса из окон неслась чудесная музыка: играл Рихтер.
Над могилой говорил Асмус — весьма пристойно. Потом актер прочел «О, знал бы я, что так бывает…». (Если забыли — перечтите эти стихи, они напечатаны в однотомнике.)
А потом, когда и близкие, и толпа уже разошлись, молодежь начала читать стихи — и читали, читали, читали, наизусть, часа 2–3.
Можно ли чествовать поэта лучше?
Могила на горе, у сосен, возле могилы М. Б.[219] Гроб несли на руках целый километр и в гору[220].
К. И. поправляется и уже бродит по саду. Он написал о Короленко, по-моему, очень интересно; сейчас переделывает «Гимназию». Мне надо пускаться в большое плаванье: Герцен. А сил маловато. И денег пока нет — до выхода книги.
Напишите!
С «Республикой» уже все хорошо?
«Тут у нас пороховой склад. А ты будешь часовой. Дай честное слово, что не уйдешь». Я дал и вот стою. Так ответил мальчик, заинтересованному прохожему. Уже наступает ночь, но он дал слово, а обещанное надо выполнять. Как помочь мальчишке, который верит в искренность и честность, если дал слово, то выполняет его полностью. Художник Иван Иванович Харкевич.
В настоящее четырехтомное собрание сочинений входят все наиболее значительные произведения Л. Пантелеева (настоящее имя — Алексей Иванович Еремеев).В первый том вошли повесть «Ленька Пантелеев», рассказы, стихи и сказки для старшего, среднего и дошкольного возраста.Вступительная статья К. Чуковского.http://ruslit.traumlibrary.net.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В этой книге Лидия Чуковская, автор знаменитых «Записок об Анне Ахматовой», рассказывает о своем отце Корнее Чуковском. Написанные ясным, простым, очень точным и образным языком, эти воспоминания о жизни Корнея Ивановича, о Куоккале (Репино), об отношении Чуковского к детям, природе, деятелям искусства, которых он хорошо знал, – Репину, Горькому, Маяковскому, Блоку, Шаляпину и многим другим. Книга доставит настоящее удовольствие и детям, и взрослым.
«Республика Шкид» – добрая и веселая книга о беспокойных жителях интерната для беспризорных, об их воспитателях, о том, как хулиганы и карманные воришки превращаются в людей, поступки которых определяют понятия «честь», «совесть», «дружба».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
`Вся моя проза – автобиографическая`, – писала Цветаева. И еще: `Поэт в прозе – царь, наконец снявший пурпур, соблаговоливший (или вынужденный) предстать среди нас – человеком`. Написанное М.Цветаевой в прозе отмечено печатью лирического переживания большого поэта.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.
Николай Павлович Анциферов (1889–1958) — выдающийся историк и литературовед, автор классических работ по истории Петербурга. До выхода этого издания эпистолярное наследие Анциферова не публиковалось. Между тем разнообразие его адресатов и широкий круг знакомых, от Владимира Вернадского до Бориса Эйхенбаума и Марины Юдиной, делают переписку ученого ценным источником знаний о русской культуре XX века. Особый пласт в ней составляет собрание писем, посланных родным и друзьям из ГУЛАГа (1929–1933, 1938–1939), — уникальный человеческий документ эпохи тотальной дегуманизации общества.