Кью - [187]

Я тщательно вытираю каждую пядь собственной кожи, ложусь в постель и закрываю глаза. Легкая дрожь заставляет меня достать чистую одежду из сундука — единственного предмета мебели во всей комнате. На мне мой элегантный венецианский наряд. Шляпа с большими полями, полностью прячущими лицо, острый стилет надо повесить у пояса. Звонят колокола — скоро надо идти.

***

Черные волосы, рассыпавшиеся по плечам, пахнут духами. Я чувствую еще прижавшееся ко мне теплое тело, которое можно обнять и руками и ногами.

Они с трудом верят словам моего рассказа. Встреча с будущим Папой, ходатайство об освобождении Фонтанини.

Я не вижу лица, но знаю, что она не спит и, возможно, улыбается.

Парадокс. «Или Собор совершил ошибку, запретив «Благодеяние Христа»… Или Папа — еретик» — так сказал Жуан.

Мне так бы хотелось ей что-то сказать, что-то о волнующем ощущении, щипцами сдавливающем мой живот и едва не заставляющем меня плакать.

Ни ревностный, ни спиритуалист. Юлий III — эквилибрист. В конечном итоге он будет с теми, кто одержит верх. Все игры пока продолжаются.

Я слишком стар, чтобы говорить о любви, вещи, которую в собственной жизни я отодвинул на задний план и которой всегда жертвовал, пренебрегая моментами близости, такими, как этот, возможностью продлить их на много лет, позволить им полностью изменить мою судьбу.

Как нам выйти из этой патовой ситуации? — спросил Дуарте. Что делать с «Благодеянием», если оно возглавляет спи сок запрещенных книг,[97] только что обнародованный венецианской инквизицией?

У нее все, должно быть, сложилось почти так же. В конечном счете наши истории чем-то похожи. Истории, которые мы не рассказываем друг другу. Вопросы, которых мы не задаем.

Самим перейти в наступление, сказала она. В очередной раз удивившая всех нас своей уверенностью. Инквизиция не может ничего сделать без разрешения местных властей. В Венеции знают, как защититься от вмешательства Рима. Идти вперед. Не останавливаться. Продолжать разжигать недовольство церковью.

Беатрис лежит неподвижно, предоставляя мне возможность слушать ее дыхание, словно мы оба знаем, что в действительности важно, словно мысли у нас полностью совпадают.

— Ты нашел его?

— Кого? — Мой голос звучит как из пещеры.

— Своего врага?

— Пока нет. Но чувствую, что он рядом.

— Почему ты настолько уверен в этом?

Я ухмыляюсь:

— Лишь это дает мне силы не остаться здесь, с тобой, до самой смерти.

Дневник Q

Рим, 17 апреля 1550 года

Новый Папа реформировал конгрегацию «Святой службы»: Караффа и де Купис, ревностные, Пол и Мороне, спиритуалисты, Червини и Сфондрато, нейтральные. Он хочет осчастливить всех и никого в частности. Юлий III — это временное соглашение, прикрытие, за которым ревностные и спиритуалисты будут бороться до полного поражения одной из сторон.

Караффа проводит все дни в напряженнейших переговорах, словно конклав все еще продолжается. Он написал мне, что гоняет там блох, «среди этих стариков, скорее мертвых, чем живых». Семьдесят четыре года, старше Папы, и почти не спит.

Хотелось бы мне иметь его энергию. Вместо этого я здесь, в ожидании приказов, остаюсь уже много недель, совершая бесполезные прогулки по римским холмам, наслаждаясь теплой погодой этого времени года, как старый дурак, на склоне своих дней.

Я вновь написал инквизиторам половины Италии, чтобы собрать информацию о Тициане. По-прежнему ничего стоящего.

***

Рим, 30 апреля 1550 года

Тициан во Флоренции.

Пьер Франческо Риччо, мажордом и секретарь Козимо де Медичи.

Пьетро Карнасекки, старый знакомый, еще с Витербо, уже бывшей под судом в сорок седьмом и оправданный благодаря непосредственному заступничеству папы.

Бенедетто Варки, преподаватель Флорентийской академии, член группы «Пламенных» в Падуе.

Козимо Бартоли, консул Флорентийской академии, а так же читатель «Благодеяния Христа».

Антон Франческо Дони, писатель, гонец, осуществляющий связь между Флоренцией и Венецией.

Пьетро Веттори, друг Марко Антонио Фламинио, перепи сывающийся с кардиналом Полом.

Якопо да Понтормо, выдающийся живописец, и его ученик Бронзино.

Антон Франческо Граццини, поэт, обличающий пороки церкви.

Пьетро Манельфи, клирик из Марша.

Лоренцо Торентино, печатник.

Филиппо дель Мильоре и Бартоломео Панчатичи, патриции.

Тесный круг флорентийских скрытых лютеран. Разные жизненные пути и разные ошибки, приведшие в одно и то же место: под могучее крыло покровителя, герцога Козимо де Медичи, мецената и злейшего врага Фарнезе, всегда готового вновь разжечь любые выступления против Папы в собственных интересах.

Тициан всю прошлую зиму мутил воду в этом пруду. Там он и провел дни конклава, среди ближайших сторонников Реджинальда Пола.

Инквизиторы сообщили, что обществу всех остальных он предпочитает живописца Якопо да Понтормо и его подмастерья Бронзино.

Якопо да Понтормо, которому уже перевалило за шесть десят, проводит дни и ночи в работе над тем, что, скорее всего, станет его величайшим творением, фреской в базилике Сан-Лоренцо, заказанной Пьером Франческо Риччо для Козимо I. Труд над этим произведением окружает обстановка величайшей секретности, даже эскизы фрески привозят запечатанными. Только Бронзино и немногим другим дозволено смотреть на то, что делает маэстро.