Кватроченто - [71]

В ризнице царило полнейшее смятение — никто не знал, что творится на улицах города. От этого гнетущая тишина становилась невыносимой. Лишь через несколько часов в большую бронзовую дверь постучали: по ту сторону толпились флорентийцы всех возрастов и сословий, желавшие оказать поддержку Великолепному. С ними был и герцог Урбино, покинувший исповедальню, откуда наблюдал за ходом событий. Он хладнокровно предстал перед своей жертвой, разыгрывая невинность, и лицемерно предложил Лоренцо помощь, притворяясь самым горячим и преданным из всех его сторонников.

Но и тогда он не оставил надежды на осуществление своих планов.

XXV

И вот наступает худшее, подумала я. Самое сложное в любви — это пробуждение наутро. Сколько раз дневной свет, подобно кувшину холодной воды, охлаждал ночной пыл. Я открыла глаза: сквозь шторы в комнату просачивалось ясное утро, но мне чудилась в нем угроза. Я чувствовала себя как-то отстраненно, не понимая, на каком я свете. Рядом со мной была еще теплая пустота. Кажется, я слышала, как Джулио встает, сдвигает шторы, вроде бы видела, как он тихонько входит в ванную; но потом, видимо, заснула, потому что не помнила, как он оттуда выходил. В смутном замешательстве я огляделась вокруг: спальня показалась мне совсем другой, очень большой и неисследованной. На стене в рамке висела афиша выставки современного искусства в венецианском Палаццо Грасси. Прикроватный столик был завален книгами — ночью я не заметила их. Зеркало на дверце шкафа сильно меняло восприятие обстановки, как я ее запомнила. «А если я и его не узнаю, — с ужасом подумала я, — а вдруг мне не понравится, как он смотрит на меня?» Некоторые мужчины после ночи любви видят в женщине свою собственность. Утром возвращаешься в реальность, лишенную полутонов и околичностей, и многие волшебные сказки заканчиваются.

По тому, как человек здоровается с утра, ты знаешь, чего ждать от него и чего не ждать, — точно так же, как, открывая газету, мы узнаем утреннее настроение мира. Я спустилась по лестнице с тревогой в душе, скрестив пальцы. Дай бог, чтобы он не смотрел на меня победительно, не говорил слов, способных все погубить, и пожалуйста, пусть он не лезет ко мне с убогими приторными ласками, и еще, умоляю, пусть не назовет меня Анитой. Но нет, тут же решила я, он не из таких: как спокоен он был ночью, когда фары обшарили спальню! «Это, конечно, полиция, — сказал он, увидев, как я дернулась, — инспектор Леони говорил, что пошлет своих людей для наблюдения за домом». Не знаю, так ли это было, или он просто хотел меня успокоить, но слова оказали желаемое действие, и я заснула.

Я заглянула в кухню, но никого там не нашла. На кофеварке горел красный огонек, поднос с завтраком стоял на столе: стакан сока, баночки с джемом, тосты, прикрытые белой льняной салфеткой, — но все это лишь на одного. Решительно, я не имела ни малейшего представления о том, что за человек мой профессор.

— Джулио! — позвала я.

Тишина. Я посмотрела в библиотеке, во внутреннем дворике, вернулась на кухню и только тогда увидела записку на столике возле шкафа. На маленьком листке было что-то наспех нацарапано. Оказывается, профессора срочно вызвал инспектор Леони. Еще там был указан телефон стоянки такси здесь, во Фьезоле. Росси назначал мне встречу в пять вечера, в кафе на пьяцца ди Сан-Марко, недалеко от факультета.

Принц исчез с рассветом. Ну что ж! На это я, признаться, не рассчитывала. Я улыбнулась самой себе — насмешливо и немного раздосадованно. Так мне и надо, подумала я, вот что значит торопить события, — и кинула бумагу обратно на стол. Записка была нейтральной, чисто информативной, безличной даже в словах прощания. Но рядом с ней в высокой стеклянной вазе стояла свежесрезанная роза — первая расцветшая в саду.

Я всегда просыпаюсь зверски голодной. Восхитительный апельсиновый джем, который оставила синьора Манфреди, пришелся весьма кстати. Я ела медленно, смакуя завтрак и восстанавливая в памяти, минута за минутой, события прошлой ночи, каждый жест, каждый взгляд, чувствуя в то же время какое-то непонятное уныние. Увы, с этим я тоже ничего не могла поделать. Встав на минуту под душ, я оделась, собрала вещи и, хлопнув дверью, пошла искать автобусную остановку. Средства не позволяли мне ехать домой на такси. Проходя мимо киоска на площади, я купила газету. Вся первая полоса была посвящена здоровью Иоанна Павла II: на фото, сделанном через окно клиники «Джемелли», Папа выглядел совсем неважно.

Теплое солнце бросало на низкие облака розоватые отсветы, которые, отражаясь, косо падали на холм, вызывая целую игру светотеней, охристых, зеленых и серых бликов. Я наблюдала за всем этим из окна автобуса «Фьезоле — Флоренция».

На виа делла Скала все было по-старому, точно за последние часы мировая ось не сдвинулась с места. Меня слегка успокоил привычный запах свежей пиццы из ресторанчика Сальваторе. Один из маленьких сыновей Симонетты сидел на ступеньках у входа с котом на руках. На двери лифта висел красный треугольник — знак поломки, а на лестничной клетке гулко звучало радио синьора Витторио. Да, вот он, мой квартал.