Квартирная развеска - [8]
Царевичу однажды (никто не знал) отснилось: он кто угодно, джокер, то сибиряк Григорий, то старый фельдшер Николай, учитель-гувернер-географ, а на самом деле все неправда, и это маски, на самом деле он черт как в вертепе ярмарочном балаганном, и он лишний.
Пастухи
Самый любимый мой фильм за последние 20 лет — «Тюльпан» Дворцевого. Впрочем, я люблю и короткометражку «Счастье» того же автора. Кроме всего прочего, мне мило, что это фильмы о пастухах, героях Ветхого и Нового Заветов. «Стада принадлежат не тебе, — говорит монгольская пословица, — они принадлежат палящему солнцу и холодному ветру». В одном из документальных фильмов об оленеводах отец говорит мальчику: «Пойди покорми костер». Герои, пасущие стада, идут по кромке рая. Один из моих самых любимых святых, Спиридон Тримифунтский, легко узнаваем на иконах: в иконографии на голове у него корзинка, плетеная пастушья шляпа; а на своем пастушеском плаще переплыл он море.
Киприот святитель Спиридон остановился однажды на ночлег в пути, ариане убили его коней, отсекли коням головы; святитель велел вознице приставить конские головы к туловищам и стал усердно молиться, и вскоре ожили лошади, но то ли торопился возница, то ли ночь была темна, но головы он перепутал, и доехали они со Спиридоном до места на белой лошади с черной головою и вороной белоглавой. Способность воскрешать (скрываемая им) Спиридону Тримифунскому была присуща, он воскресил младенца с его упавшей замертво от счастья матушкой, дочь его Ирина говорила с ним из свежей могилы своей. На Руси день Солнцеворота, поворота с зимы на лето, совпадающий с памятью святителя, называли издревле «Спиридоновым поворотом».
Московская улочка Спиридоновка получила имечко по церкви Спиридона Тримифунтского на Козьем Болоте, построенной в 1627 году и разобранной в 1930-м. В детстве с бабушкой и с матушкой живала я в особняке Рябушинского на Спиридоновке, где останавливались мы у Людмилы Ильиничны Толстой, и с ее половины особняка ходили в гости на половину, где обитала семья Максима Горького.
И страшно мне, что после нападения морозной ночью 90-х ограбленный и смертельно раненый фотограф Борис Смелов добрался, дополз до порога василеостровской часовни святителя Спиридона Тримифунского, чтобы уснуть навеки у ее врат.
Полярник
Зимой в Санкт-Петербурге чувствовалось дыхание полярной ночи: затемно уходили на работу, затемно возвращались. Когда жили мы у Лесотехнической академии и вечерами в парке ходили на лыжах, дважды школьницей видела я северное сияние. А белые ночи, конечно же, были приветом от полярного дня.
Ничто так не приучает человека к мысли о смерти, как полярные широты, длящийся полгода полярный день, длящаяся полгода полярная ночь. Недалеко от нас жил один полярник. Он был похож на привидение. Поговаривали, что у него две жены (для полярного дня и для полярной ночи) и любовница (для любых других широт и долгот мира). Когда он здоровался (не всегда, не во все дни года), я побаивалась его призрачного взора. Граница между внутренним и внешним человеком была в нем стерта, как случается это у праведников, гениев, одержимых и безумцев.
Крестница
Олимпиада Васильевна Владимирская, наша соседка по Комарову, жила в своем белом каменном доме (чем-то неуловимо напоминавшем дома юга) круглый год. Некогда работала она с крупнейшим невропатологом и генетиком Сергеем Николаевичем Давиденковым, была знакома и с дедом моим, патофизиологом Всеволодом Семеновичем Галкиным. Дедом, как многие знакомые с ним дамы, была очарована. «Я однажды Сергею Николаевичу, пожаловавшемуся на головную боль, сказала, что у меня голова не болит никогда. Душенька, отвечал он мне, да чему же у вас там болеть?» Отчим мой, великий нейрохирург Самотокин, весьма разборчивый в своих отношениях с людьми и отчасти, как блестящий диагност, видевший их насквозь, Олимпиаду Васильевну уважал. Я застала ее старой, грузной, она управляла домом, детьми, внуками, невесткой властной рукою Вассы Железновой или одной из женщин Нискавуори. Был момент в ее жизни с предвоенного времени и в военное, когда муж ее (и ее одноклассник) не работал (с эстонской фамилией Ирдт, прибалтийским вариантом немецкого Гердт, лучше ему было сидеть в тишине дома), а ей приходилось держать всю семью, включая старую матушку и няню; да и овдовела она рано, едва успели отстроиться и поселиться в послевоенных Келломяках, Комарове, то есть. После первой блокадной зимы удалось ей вывезти семейство в эвакуацию на Северный Кавказ, да не вполне удачно, там высадился немецкий десант.
В девяностые годы создались у нее сложности с пенсией: была она прописана в Гаграх, где имелась квартира, то ли купленная, то ли вымененная, туда ездили греться летом; поэтому пенсии она не получала, продуктовых карточек (в девяностые звались они «талонами») ей не выдавали, шла грузино-абхазская война, Гагры бомбили. Младшая невестка, всеми любимая маленькая женщина по имени Любовь, рано овдовевшая, как свекровь, держала кур и кроликов, возилась в огороде с картошкой, овощами, клубникою. Потом с большой оказией квартиру в Гаграх продали за гроши.
