— Носок, что ли, забыла… — Виктор, ворча, опустился на колени и потянулся за забытой вещью. Может, позвонить девчонке, пока недалеко ушла? Хотя нужен ей этот носок…
Разжал кулак, взглянув на то, что было под кроватью, и недоумённо сдвинул брови.
Это был кусок ветхого синего хлопка, на котором ещё можно было различить рисунок жёлтого плюшевого медвежонка. Будто клочок какой-то детской вещи, со странно изодранными краями — как если бы его оторвали чьи-то острые зубы.
Какое-то время Виктор смотрел на кусок ткани. Потом перевёл взгляд на кровать и бра над изголовьем, на окно с раздвинутыми шторами, заливавшее в комнату мирный солнечный свет одного из последних погожих деньков уходящей осени. И отчего-то — всего на один миг — его снова пробрала жуть, которую он всегда ощущал в этих стенах.
Что здесь произошло?
И почему всё-таки эта девчонка ушла?..
…Ада ощутила, как тьма тянется к её шее, резко открыла глаза и обернулась.
В следующий миг её пальцы сомкнулись на сгустке темноты, тянувшемся к её волосам, в котором угадывалось тонкое детском запястье — и мрак рассеялся. Ада внимательно оглядела девочку в синей пижаме, маленькую, темноволосую, сквозь которую просвечивал мрак, окружающий кровать; заглянула в бледное, так по-детски удивлённое лицо — и широко улыбнулась.
— Леночка, я так понимаю, — мягко произнесла Ада, и её блекло-сизые глаза вспыхнули изнутри яркой, фосфоресцирующей синевой. — Ну вот я тебя и поймала.
Темнота вновь обволокла призрак маленькой утопленницы — только теперь она сгустилась в подобие щупалец, сковывая девочку по рукам и ногам, обвивая её крепчайшими из верёвок. Та непонимающе дёрнулась, но добилась лишь того, что упала с кровати, так и не долетев до пола — скрючившись в воздухе, словно смятая тряпка, лёгкая, как пух; удивление так и не сошло с её лица.
— Ты… так не должно быть! — закричала девочка — капризным тоном именинницы, у которой из-под носа отобрали долгожданный подарок. — Это моя темнота, она подчиняется мне, почему она слушается тебя? А ты… ты должна…
— Визжать и бежать из квартиры, сломя голову? Как делали все, кого ты выживала отсюда до меня? — Ада неторопливо поднялась с постели. — Боюсь, в этот раз ты не на ту напала. В самом прямом смысле этих слов.
— Но… — девочка осеклась.
Ада медленно подходила ближе; тени легли под её скулы, под глаза, под губы, придавая лицу странные, острые, нехорошие очертания.
— Дай-ка угадаю — ты не хотела, чтобы кто-то жил в этой квартире? Ждала, пока сюда вернётся твоя мама? Зачем? Хотела снова жить с ней вдвоём? Или убить? Впрочем, какая разница. Факт в том, что больше ты никому не навредишь. — Ада замерла в одной шаге от призрака, пойманного изменившей ему темнотой. — Знала бы ты, скольких я повидала таких, как ты. За сотни лет ещё и не того навидаешься… Ты ещё ничего, со своими детскими шалостями. Если тебе так будет легче, то можешь считать, что ты виновата лишь тем, что хочется мне кушать.
Девочка смотрела на новую квартирантку снизу вверх, завороженно вглядываясь в её зрачки, сузившиеся в кошачьи щёлочки — и удивлённое негодование в лице призрака потихоньку уступало место чему-то другому.
— Ты не сможешь мне ничего сделать, — залепетала девочка, судорожно извиваясь в тёмных путах. — Ты вообще не должна меня видеть! Только когда я того хочу! Я привидение, ты человек, и…
— О, вот ты немного заблуждаешься. Я не совсем человек. Или совсем не человек, как посмотреть, — Ада тихо рассмеялась. — Я всегда чувствую существ твоей породы. Я ощутила твоё присутствие, едва впервые переступила порог этой квартиры. А чтобы увидеть вас, мне нужно лишь дождаться, пока вы хотя бы раз покажетесь мне на глаза. А для этого приходится частенько изображать жертву. Впрочем, так охотиться даже интереснее.
— Охотиться?..
— Когда-то люди, чтобы выжить, охотились на животных. Ты ведь не застала те времена? Я вот застала. Хорошее было время. Без всех этих паспортов и прочей бумажной возни… таким, как я, жилось куда легче, — Ада мечтательно возвела глаза к потолку. — А я, чтобы выжить, охочусь на вас. У таких, как ты, всегда есть возможность уйти за грань с миром и обрести покой, но вы по каким-то причинам ей не пользуетесь. Тут-то и появляемся мы, — она вновь опустила глаза. — Наверное, за этим и существуют такие, как мы — чтобы такие, как вы, не мешали людям жить. Больше местным квартирантам ничего не будет угрожать.
Ада улыбалась всё той же широкой улыбкой, оголявшей её мелкие зубки; и — хотя, может, то была лишь игра света от бра, который теперь сиял безмятежно-ярко — зубы эти казались странно… острыми.
Детское лицо исказил уже ничем не прикрытый страх.
— Я… я больше так не буду, тётенька, пожалуйста, — девочка захныкала, хлопая увлажнившимися ресницами. — Отпустите меня, я…
Ада опустилась на колени рядом с ней. Длинным пальцем с аккуратным маникюром коснулась детской макушки.
— Ничего личного, детка. Просто такие, как ты, для нас — лакомый кусочек, — Ада ласково погладила маленькую утопленницу по спутанным волосам. — Всем нужно что-то есть. И мне тоже.
Когда Ада наклонилась вперёд, девочка истошно закричала — но её крик никто не мог услышать.