Квартира № 41 - [4]

Я ругал себя, злился, бесился от собственной дурости, но телефон молчал… Он не мог позвонить, связь отрубилась с первыми ракетными ударами, ощущавшимися даже глубоко под землей, за трехметровыми армированными стенами. Однако мечты редко прислушиваются к логике, и я ждал — до рези в глазах всматриваясь в блеклый экран, заставляя бедный аппарат без устали искать сеть…

Бункер — оазис спокойствия посреди выжженной радиоактивной пустыни. Центр изменившейся вселенной, чья ось неудержимо сдвинулась и теперь проходит через мое рукотворное убежище. Оплот исчезнувшего человечества, пуп земли… От кого я жду звонка? От кого и на кой черт?! Откуда эта тупая маета? Ты получил ключи от рая, нет, не получил — заработал, своим трудом выковал, создал ковчег. И не нужно мне никаких парных тварей — я сам венец и царь себе! Один, потому что достойный, потому что сам, всё сам — спаситель, творец, избавитель… Но откуда взялась маета?!

Помог алкоголь. Больше никаких гомеопатических доз, бокала на ужин, условного глотка на сон грядущий… порции стали измеряться бутылками, коллекционные вина и коньяки, вставшие в треть стоимости самого очень и очень не дешевого бункера, лились неиссякаемой, полноводной рекой — с утра до вечера и с вечера до утра.

Дни помчались вскачь — фильмы, вне зависимости от жанра, превратились в уморительные комедии, примитивные игры — в шедевральные эпические полотна… Лишь книги пытались конфликтовать с избавительным эликсиром… Пылитесь дальше, вам не привыкать! Тошнотворная рефлексия и болезненная тяга к труду растаяли в алкогольном муаре… Короткий, не измеряемый хронометрами миг… счастья? Счастье не нашло дорогу в убежище — сгорело где-то там, вместе с остальными лузерами. Миг спокойствия! Безмятежного, благодатного, благословенного спокойствия! Большего и не требуется… не думать, не чувствовать и не вспоминать.

Жаль, спирт не бескорыстен и всегда соберет свою дань.

* * *

Первой пришла мама. Я был настолько пьян, что даже не удивился… Она умерла, когда мне было двадцать три года… Тяжелая, но вполне излечимая болезнь, требующая интенсивной терапии. Очень дорогой терапии… Безденежное чмо — я не смог ничего сделать. Ни-че-го — для человека, который в одиночку, на условную учительскую зарплату воспитал и обучил сына. Теперь я чмо богатое — однако такое же бессильное…

У тебя всё тот же грустный, всепонимающий и всепрощающий взгляд. И очень красивая улыбка. И сияние любви в зеленых, глубоких глазах. Как прежде… в наши счастливые времена.

Мам, а я очень изменился… Твой Сашка вырос, разбогател (не спрашивай как, хвастаться особо не чем), заматерел, окружающие считают меня серьезным, влиятельным человеком. Помнишь, мы с тобой мечтали о зажиточной жизни — с кучей возможностей, миллионом исполненных желаний, без забот и тревог. Наивные…

Знаешь, мама, я с каждым годом зарабатываю всё больше и больше — тут нельзя останавливаться, любое промедление, пауза или мелкий шажок назад заканчиваются крушением, лишением всего… Нельзя взять сколько нужно, развернуться и уйти на покой — вся пирамида вмиг рухнет и покой станет вечным… Чем больше состояние, тем труднее его сохранять, труднее обслуживать. Неограниченные возможности… конечно, но только в определенных рамках — если квартира, то в клубном доме — среди чванливой, избалованной публики, если машина — то черная, представительская, немецкая. Мечтал о красной, спортивной, итальянской… Нельзя, не положено, не соответствует. Рестораны — исключительно фешенебельные, отдых — респектабельный и только деловой — с партнерами и випами, вместо дружеских пьянок — укатывание чинуш всевозможных рангов, а свободное время — нечто за гранью реальности, запредельная роскошь.

Мама, я не могу носить любимые, простые как три рубля джинсы — только и исключительно костюмы, пошитые модными гламурными педиками за баснословные бабки. У меня не осталось друзей — Артемка и Коля — обычные «наемники»-менеджеры, мы не можем позволить себе совместный отдых — они из-за денег, я — из-за статуса, Эдик по диплинии умчал куда-то в Европу. Артур? Артур мне больше не друг, а партнер по бизнесу…

Семья? Была, даже две штуки. Детки… Хотел, очень хотел… Доктор объяснил, что дело во мне, постоянный стресс, нервы, круглосуточный график работы и прочая лабуда. Потому со второй женой и разбежались.

Знаешь, мы с тобой вдвоем — в крошечной однушке на окраине города — были очень счастливы. Жаль, что не понимали…

Мама, теперь у меня всегда с собой конверт, там доллары — пачка, не очень толстая. Те несколько тысяч поганых долларов, что могли всё изменить! тогда… Не знаю, зачем таскаю повсюду, будто надеюсь, что можно изменить, исправить, что всё будет не так… Мама, прости меня, прости…

* * *

Наутро, когда алкогольные пары немного развеялись, стало стыдно — жгуче, до горечи, до боли в тяжелой, хмельной голове. Господи, ну какой же я придурок! Что за идиотские сопли, что за пьяный бред! Сколько сотен раз представлял эту встречу… «мама, все наши желания сбылись — я — богатый, преуспевающий бизнесмен — уважаемый и успешный. Солидный… как ты говорила, завидный жених. Этим летом купил небольшой, уютный домик — деревянный, аккуратный — прямо на вершине высоченного холма, а внизу — у его подножья — озеро — чистое-чистое… И вокруг, на много километров ни души. Только ты и я… На холме — крошечное надгробие с твоим именем и скромный крестик — правда-правда, безо всякой вычурности, мрамора и статуй — просто крестик на могиле. Ты на вершине мира, все ветра прилетают туда — поклонится тебе. За силу, красоту, за бесконечную любовь, что дарила… Свобода, настоящая, безграничная свобода. Мама, какие там закаты! Низкое небо и огромное, красное Солнце — наверху — над головой — и под ногами — в зеркале озера. И близкий — рукой подать — пылающий горизонт. А зимой, когда белоснежный снег от края до края Земли…»