Квартира №16 - [13]

— Алиса! — крикнул папа, только заметив меня, прислонившуюся к дверному косяку. — Время видела? Марш спать!

— Дочка, иди-иди, — мама наспех поцеловала меня, словно мечтала поскорее избавиться, и закрыла дверь практически перед моим носом.

Спать не хотелось, да и было рано. Я вернулась на кухню, сделала чай и снова забралась на подоконник. За окном шумел дождь, и я с любопытством стала наблюдать, как в ямке на асфальте в свете фонаря образуется лужа. Не прошло и десяти минут, как вода залила весь тротуар, и от той лужицы не осталось и следа. Я еще долго смотрела в окно, пока ливень не убаюкал меня. Проснувшись оттого, что чуть не упала с подоконника, я решила все же перебраться в свою комнату и как можно тише вышла в коридор. Хотелось быстро прошмыгнуть мимо родительской спальни, но полоска света под дверью заставила остановиться. Родители не спали, что-то обсуждая вполголоса. Я не должна была подслушивать, но до меня долетела фраза, недовольно брошенная отцом:

— Ты должна была сообщить Алисе, что этот урод говорил на ее счет.

— Нет! — слишком громко возразила мать и снова перешла на шепот: — Он скоро съедет, а Алисе не стоит забивать себе голову подобными вещами. К ней он не приблизится.

Глава 5. Женские страсти

Тревожные мысли вредят сну сильнее кофеина. Электронные часы зеленым неоновым светом показывали без четверти пять, а мне так и не удалось уснуть. За эту долгую ночь я успела поразмышлять о многом, но каждая мысль, так или иначе, сводилась к Денису. Мне не давали покоя слова отца, что сосед говорил обо мне. Но что такого серьезного он мог сказать, если родители так переживают? Я не верила, что мой новый знакомый мог плохо обо мне отозваться, поэтому убедила себя, что мама, как всегда, преувеличила, рассказывая об этом отцу. Но стоило успокоиться по этому поводу, я снова стала переживать о том, что будет утром. Вдруг Денис меня выдаст, как тогда я буду общаться с родителями? Нет, я не жалела о поступке, но боялась гнева мамы и еще больше отца. Но и тут я смогла себя уверить, что они ни о чем не узнают. А вот унять сердце, стучащее так сильно, что отдавалось болью в груди, не получилось. Кажется, я впервые влюбилась по-настоящему…

Как и любая семнадцатилетняя девушка, я не понаслышке знала, что такое симпатия к юноше. Правда, это чувство прочно ассоциировалось с чем-то нехорошим. Мне было десять, когда в класс по скрипке пришел Дима. Он был похож на ангела: кудрявые светлые волосы и голубые глаза с огромными ресницами полумесяцами. Тогда я впервые почувствовала, как перехватывает дыхание от одного упоминания его фамилии на перекличке в начале занятия, как приятное тепло разливается на душе, если он посмотрит в мою сторону, как дрожат руки, принимая от него конфетку. Я многого не понимала, но точно знала, что это и есть влюбленность. Тогда я совершила большую ошибку: не имея настоящих друзей, поделилась своими чувствами с мамой. Она не поняла меня, сказала, что я маленькая, чтобы влюбляться, а подобные мысли только отвлекают от нужных занятий. По настоянию отца, меня перевели в другой музыкальный класс, а я еще долго мучилась угрызениями совести, когда встречалась с Димой в коридоре.

Только сейчас, вновь почувствовав симпатию к парню, я поняла, что в чувствах нет ничего предосудительного. Разве любовь может быть чем-то плохим? Правда, то, что я испытывала к Денису, разительно отличалось от детской влюбленности в Диму.

Мне удалось уснуть только к семи утра… Думая о Денисе, вспоминая его лицо, голос, тело, я не могла найти себе места на жесткой кровати. Воздух в комнате казался спертым. Я открывала балконную дверь, но тут же замерзала так, что не спасало даже теплое одеяло. Стоило оставить открытой лишь форточку, я снова задыхалась. Во мне зарождалось нечто новое, не похожее на все изведанное мной ранее и, благодаря книгам, я знала, что это… Желание. Понимая, что поступаю неверно, отвратительно, грязно, я сделала то, что никогда раньше не пробовала.

Слабый свет ночничка осветил душное пространство под одеялом, и я открыла книгу на той самой странице[1], которая заставила меня покраснеть, когда я читала этот самый момент…

В монастыре ей, несомненно, не разъяснили, каким разнообразным опасностям может подвергнуться робкая невинность и что именно она должна охранять, чтобы ее не застигли врасплох. Ибо, собрав все свое внимание и все силы на защиту от поцелуя, который был лишь отвлекающим маневром, все прочее она оставила незащищенным. Как можно было не воспользоваться этим! Поэтому я переменил направление удара и тотчас же занял позиции. Тут мы оба едва не погибли: девочка, перепугавшись по-настоящему, подняла было крик. К счастью, голос ее заглушили слезы. Она схватилась также и за шнурок звонка, но мне удалось вовремя задержать ее руку.

Мое воображение рисовало фривольную сцену соблазнения опытным мужчиной наивной юной девушки. Я представляла, как коварный виконт, пользуясь поцелуем проникает под легкую сорочку Сесиль, касаясь ее там, где никто никогда не касался…

Не знаю, был ли красноречив мой тон, но жесты мои, во всяком случае, красноречием не отличались. Какой оратор может притязать на изящество в положении, когда одна его рука — рука насильника, а другая — рука любви? Если вы ясно представляете себе это положение, то согласитесь, что оно по крайней мере благоприятствует нападению. Но ведь я совершенный несмышленыш, и, как вы сами говорите, последняя простушка, пансионерка может обращаться со мной как с младенцем.