Квантовая теория недопоцелуев - [2]

Но Эви распахнула свои большие серые глаза, положила мне ладонь на предплечье и сказала: «Пожалуйста?» Ну и через полгода я уже собирал вещи. Не то чтобы я жалел. В нашей школе я бы и сам мог учить народ кодить, а вот тут наш наставник прямо всерьез работал на «Майкрософт».

– Думаешь, у меня есть шанс? – спрашивает Лео, прерывая поток моих мыслей.

– Возможно, – говорю я, но про себя думаю: «Нет».

Эви не фанатка новых впечатлений. Она ест около двенадцати видов пищи (половина из них бежевого цвета), не любит разговаривать с незнакомцами и в свои семнадцать до сих пор так боится учиться кататься на велике, что дома ездит в библиотеку на скутере. Эта ее привычка и бесит, и умиляет.

Пока Эви не выказывала абсолютно никакого интереса к свиданиям и отбивала охоту у всех, кто предлагал, безжалостно и эффективно.

Типичный разговор на эту тему обычно выглядит примерно так:

Гейб: Не хочешь кино посмотреть?

Эви: Не люблю кино. Как только я понимаю, кто все эти люди, фильм заканчивается.

Гейб: Ну, смысл-то, по сути, не в кино.

Эви: Сейчас я буду делать физику.

Как по мне, это просто уморительно, но жертв ее беззастенчивых отказов это явно не забавляет.

– Почему Эви? – спрашиваю я Лео. Я просто ее защищаю.

Как брат.

Или кузен.

Или сознательный гражданин безо всяких там семейных отношений.

Лео на минуту затихает. Потом говорит:

– Мне нравится, что она думает куда больше, чем говорит, и никогда не уступает профессору Льюису. А как Эви закусывает губу, когда решает задачку! Моя оценка по физике упала на четыре балла, когда я это заметил.

Тут уж я не могу привести никаких разумных возражений. Никаких намеков на то, что Эви – просто сложный уровень в видеоигре, который он хочет разблокировать первым.

– Если тебе правда неинтересно, можешь поговорить с ней обо мне? – спрашивает Лео.

Он не первый, кто просит помочь со взломом кода Эви, но я отказываю своим одноклассникам в техподдержке. Мне нравится смотреть, как они обламываются.

Ведь давайте признаем.

Я по уши влюблен в Эви Бэкхем.

ЭВИ

Вот истории из моего детства.

Георг Кантор, создатель теории множеств, долгое время был заперт в стенах приюта для душевнобольных.

Курт Гёдель сформулировал две из самых известных математических теорем и умер от голода, когда его жена заболела, потому что отказывался есть то, что готовил кто-то, кроме нее.

А Джон Нэш, работавший с теорией игр, потерялся в собственной голове.

Я могла бы перечислять и дальше, но, когда мы с Анитой виделись в последний раз, она сказала, что я должна перестать зацикливаться на злосчастных математиках. И что фиксация на их проблемах – это непродуктивно. Вот бы моей маме кто так сказал.

Сегодня Анита приглашает меня войти прежде, чем я успеваю начать делать домашку. Гостиную в доме начала века превратили в кабинет психотерапевта. Там даже есть кушетка, на которую можно улечься, и застекленные двери, через которые можно выйти, чтобы не встречаться с другими пациентами. Вроде бы такая система должна защищать мою частную жизнь, но у меня это вызывает лишь ощущение, что я должна стыдиться своих визитов.

Единственное утешение – сама Анита. У нее широкая улыбка, буйные кудряшки с проседью, и она больше похожа на тетушку, чем на врача. Это первый психотерапевт, которого я нашла сама.

Мама, написавшая диссертацию о связи душевных болезней и математического гения, считает мои визиты превентивными мерами. Когда я поступила в Ньютон, она выбрала мне психиатра. Но в прошлом году я ушла от него, так как сеансы стали тревожить меня больше, чем их отсутствие.

– Как дела? – спрашивает Анита, ставя стул перед застекленными дверями. Ведь я отказываюсь ложиться на эту нелепую кушетку.

– Мы с Бекс подали заявления в Чикагский университет.

Мы подались, потому что меня там интересует классная кафедра теоретической физики, а Бекс – потрясающий конкурс на факультет медицины. Мы будем учиться вместе, и благодаря этому я паникую чуть меньше.

– А Калеб? – улыбается Анита.

– Все еще думает.

– Ты бы спокойно восприняла его отъезд куда-то далеко?

Я думаю над ответом.

– Он не уедет.

– Как ты в этом уверена, – замечает она.

Так и есть.

Имя моим страхам – легион. Они все нормальные: я боюсь восьминогих тварей, замкнутых пространств, публичных выступлений и чересчур восторженных учителей начальной школы. Но есть еще и необычные: лягушки (почему у них так сгибаются лапы?), мосты, пустые бассейны, полные рестораны и желе (что трогать, что есть; и Калеб говорит, что это совершенно разумный страх).

Но я не боюсь, что Калеб поступит в какой-то другой колледж.

– Мы всю жизнь дружим.

Простота этого заявления не способна вместить в себя все, что я имею в виду, но я не знаю, что добавить.

– Иногда друзья перестают общаться, – замечает Анита.

– Только не мы, – говорю я, но мне не нравятся нотки сомнения в ее голосе.

– Надеюсь, что так. Но, возможно, тебе стоит слегка расширить свой круг общения. Подружиться с кем-то помимо Бекс и Калеба. Лучше пробовать знакомиться с другими людьми, пока ты чувствуешь себя в безопасности.

– Но люди скучные.

– Ты ходишь в школу, где учится сто двадцать человек, одаренных в сфере математики и точных наук, – говорит Анита. – Найди парочку тех, кто будет стоить потраченного времени.