Квадрат смерти - [3]

Уже совсем светло. Когда садятся в баркас и отходят, начинаются догадки о том, что произошло в последний час. Утро ошарашивает всех необычностью событий.

Друзья выходят на площадь, куда должна была прибыть за ними из училища машина. Ее нет. Курсанты пускаются в путь пешком. Идут по улице Фрунзе, потом по Энгельса и через базар поднимаются в гору. Группа людей, взволнованных и молчаливых, смотрит в сторону полуразрушенного здания, у которого стоят несколько машин «Скорой помощи».

— Что случилось, папаша? — спрашивает Николай у старичка-татарина. — Почему такая суматоха?

— А ты что, не знаешь?

— Знал бы, не спросил.

— Какая-то вражина бомбы кидает…

Николай оторопело смотрит на товарищей.

— Хлопцы, война! — тихо восклицает он, все еще не веря самому себе.

— Война? — удивленно повторяет кто-то. — Не может быть…

Все ускоряют шаги, торопясь попасть в училище. Николай сразу подумал об Олесе, живо представил себе их последнюю встречу.

Был тихий майский вечер, светила луна, и морская волна набегала на берег, почти касаясь их ног…

«Но если действительно война?..» — спрашивает себя Николай и ему становится совестно, что прежде всего он подумал об Олесе. А мама? И он представляет себе ее лицо с родинкой в уголке мягких губ и на мгновение видит, как страдальчески вздрагивают эти губы, когда слово «война» долетает до отрогов Заилийского Алатау…

Он еще не может в полной мере осознать случившееся. Он очень молод. И вообще это страшное слово как-то не вяжется ни с обликом Олеси, ни с добрым лицом мамы, ни с этим тихим утром под куполом синего неба… Почему обязательно война? Может, это провокация?..

Спускаясь к Карантинной бухте, молодые мичманы еще больше ускоряют шаг и к восьми утра достигают Стрелецкой бухты…

…Правительственное сообщение по радио курсанты слушают, собравшись на площади возле учебного корпуса, и потом долго не расходятся, взволнованно обсуждая случившееся. Оказывается, на рассвете немцы бомбили Одессу, Киев, а в Севастополе они бросали вовсе не бомбы, как все думали, а мины. Фашисты хотели закрыть выход военным кораблям в море, но, встреченные мощным огнем зенитной артиллерии, фашистские летчики кидали мины куда попало. Немцам удалось сбросить на фарватер[2] только две мины, остальные угодили в жилые дома, упали на пустыри за городом, у входа в Северную бухту.

— Ну, теперь, братва, покажем фашистам, на что способны! — глухо говорит Семен. Он проходил стажировку на лидере эсминцев «Москва» и, как и Николай, мечтал, что его оставят командиром батареи.

— Лишь бы поскорее нас отправили! — волнуется Михаил Лопатко.

Напрасные волнения. Защита диплома предстоит лишь в сентябре, но уже двадцать пятого июня училище получает приказ наркома о досрочном присвоении мичманам-стажерам звания лейтенантов. И в этот же день троим — Михаилу Лопатко, Семену Хигеру и Николаю Даньшину дают назначение на плавучую батарею № 3.

Друзья отправляются в штаб противовоздушной обороны. Это на Историческом бульваре. Уже темнеет. Позади у них громоздится Владимирский собор с могилами адмиралов. Внешне город живет так, будто вчера вражеские самолеты не бросали по фарватеру мины. Друзья гадают: где находится эта «плавучая» номер три? В училище никто не слышал о существовании плавбатареи.

Командующий противовоздушной обороной — полковник. Встреча с ним происходит лишь утром следующего дня после ночи, проведенной в штабе.

— Ах, как жаль, что вы поздно пришли, — говорит полковник. — Я бы вас отправил для практики на зенитные батареи, пока ваша будет строиться.

В серых глазах Николая можно прочесть крайнее удивление. Полковник замечает, что молодые люди разочарованы.

— Да, товарищи командиры, еще придется строить. И личного состава еще нет. Но раз опоздали, что ж… Кстати, с командиром я вас познакомлю.

Полковник кому-то звонит, спрашивает старшего лейтенанта Мошенского.

— Пришел? Пусть зайдет ко мне.

Вскоре в комнату заходит старший лейтенант.

— Смотри, Мошенский, — говорит полковник, — ты волновался, что людей нет, а они вот, твои лейтенанты… Выпускники Черноморского училища! — со значением произносит он. — Ты знакомься, а я пойду — адмирал вызывает.

Мошенскому можно дать лет двадцать восемь. Его загорелое лицо, глаза, немного запавшие под густыми черными бровями, выражают озабоченность. Николай про себя отмечает, что у командира хорошая выправка. И одет он по всей форме — пояс затянут, на правом боку пистолет в кобуре, через плечо противогаз в зеленой холщевой сумке, и все на нем хотя и давно ношенное, но хорошо пригнано и в аккуратнейшем виде. Позже друзья узнают, что Мошенский — кадровый военный моряк и на флот пришел, как и они, по комсомольской путевке. А до этого Сергей Мошенский работал бригадиром электриков алюминиевого завода в Запорожье, откуда был родом и где жил его отец, тоже рабочий.

Знакомясь с молодыми командирами, Мошенский оглядывает каждого пристально, изучающе. Николаю кажется, что от небольших, острых, чуть прищуренных глаз старшего лейтенанта ничто не может укрыться.

— Очень рад, что вы прибыли, товарищи командиры, — наконец, говорит Мошенский. — Пойдем сейчас во флотский экипаж и будем отбирать личный состав.