Кузя, Мишка, Верочка - [24]

С Васькой мы подружились. Я тогда часто спускалась вниз, на детские этажи, — фотографировала детей. Или Васька заходил к нам в Службу по устройству детей в семью. Садился со мной рядом и заводил разговор:

— Как ваши дела? Как дети? Дома все здоровы? — иногда мне казалось, что Васька на досуге читает пособие по хорошему тону — уж так аккуратно он отдавал должное всем предметам «светской беседы». Обсудив со мной здоровье близких, погоду и виды на летний отдых, Васька переходил к более сложному этапу. Разговор становился более личным:

— Тетя Таня, а как это вы машину не боитесь водить? — спрашивал Васька и тут же провокационно добавлял: — Вы же женщина…

— Нет, совсем не боюсь водить машину, — честно сообщала я и продолжала, добросовестно развивая «гендерный вопрос»[12]:

— А ты, Вась, что, считаешь, что только мужчины могут водить машину?

Васька не мог бы сесть за руль — никогда. Его руки и ноги едва справлялись с тем, чтобы просто ходить. И в нем бурлили юношеские силы — ему так хотелось быть мужчиной. И он учился им быть.

— Нет, конечно, — по меняющемуся выражению его лица было видно, что он успел подумать и про свои руки-ноги, и про все машины мира, которые ему не достанутся, — мне нравится, когда женщины за рулем.

Помолчав, он продолжил:

— Я часто смотрю из окна, как вы паркуетесь, — помолчал еще. Потом добавил с таким выражением лица, которому позавидовал бы любой из Джеймсбондов: — такая женщина. На такой машине.

Я благодарно улыбнулась в ответ. Мужчина сделал мне комплимент. А я, признаться, очень люблю, когда мужчины делают мне комплименты. Васькин — один из самых дорогих.

Он попал в детский дом лет в десять. Откуда — не знаю. У него был длинный диагноз, который занимал строчки две. Он не мог ходить — ковылял, держась за стеночку, или ползал. Ему нашли семью. Конечно, временную. В таких случаях речь идет, как правило, о временном помещении в семью. Сколько семья выдержит. Я не была знакома лично с этой женщиной. Я видела ее несколько раз. И много о ней слышала. Это совершенно замечательная женщина. С необыкновенным характером. С таким характером, который на дух не переносят разнообразные должностные лица. С таким характером, который позволил ей взять ползающего Ваську и воспитывать его несколько лет. Пока сама она не заболела.

Ваське делали несколько операций. Он научился ходить. Он научился заботиться и о себе, и о других. Он осваивал науки по программе коррекционной школы. С большим отставанием, но — осваивал. Читал, писал, считал, все как полагается. Кроме «физического» диагноза, у него был еще и «умственный». Если бы он остался в этой стране, то из детского дома он переехал бы прямиком в дом престарелых и инвалидов.

Васька уехал в Америку. Он стал членом большой семьи, которая вырастила уже не одного ребенка, покалеченного жизнью и отвергнутого родными. Когда начали закручивать гайки с международным усыновлением, от них перестала приходить информация. Поэтому я знаю очень мало. Васька очень быстро освоил английский язык, пошел в школу. Учится, занимается спортом. Живет как все. Собирался учиться дальше, потом работать. Проблем с будущим трудоустройством не предвиделось.

Я смотрю на его фотографию, и мне так жалко, что я не могу ее вам показать. Перед его отъездом мы виделись мало, он был уже весь «там» — в новой жизни, в стране, где сбываются мечты. Мечты детей-инвалидов. Расстались мы с ним как-то наспех. Я поцеловала его в щечку и пожелала счастливого пути. А он спросил, как у меня дела, и попросил передать привет моим детям.

История 8 Мальчики — налево, девочки — направо

Их нашли на улице. Мальчик пяти лет сидел, прижавшись к стене. Грязный, оборванный, одетый не по осенней дождливой погоде. На коленях он держал сверток. Грязный сверток, из которого торчали тряпки и доносилось поскуливание. В свертке была его маленькая сестра.

Откуда-то они убежали. Там, откуда убежали, — были люди. Взрослые люди. Что-то такое эти взрослые люди делали, что пятилетний ребенок, обычный мальчишка, взял на руки пятимесячную сестру и ушел куда глаза глядят. Он подбирал брошенные куски еды. Искал вокруг помоек — внутрь контейнера он залезть не мог, не дотягивался. Где-то спал. Пил воду из лужи.

Подобрали их быстро. Все-таки — младенец на руках у мальчишки. Младенец плачет, люди слышат, реагируют. На одного пятилетнего мальчишку, без «свертка», внимание бы не скоро обратили. Подумаешь, пацан по помойкам лазает… Привыкли все уже. Да, подобрали их. Мальчика отправили в приют, а потом — в детский дом. Сестру его — в больницу, а потом — в дом ребенка. Мальчик пытался объяснить взрослым людям, что это — его родная сестра. Что они должны быть вместе. Взрослые люди не понимали, о чем он толкует. Дети до трех лет должны содержаться в доме ребенка. Дети после трех лет — в детском доме. Разные учреждения, разные ведомства[13]. Что тут непонятного?

Мальчика звали Митя. Ну, предположим, что его звали именно так. А сестру его — Катя. Митя и Катя. Когда-то они были братом и сестрой. Митя оказался в детском доме. В очень хорошем патронатном[14] детском доме. Практически каждый ребенок, который попадал в этот детский дом, находил семью. Чаще — новую, патронатную. А иногда, если это было возможно, ребенок возвращался в кровную семью. Никакой кровной семьи у Мити не было. То есть, конечно, где-то жили люди, которые его зачали, а потом его родила какая-то женщина, и кто-то его кормил пять лет. А потом Митя превратился в подкидыша.