Кузница №1 - [7]

Я раздружился с ветром воли,

Забыл безудержный размах

И ширину родных раздолий

И землю мягкую в цветах.

Я променял на камень жесткий

Шелка баюкающих трав,

Я полюбил цветные блестки

И шумы уличных забав.

Захвачен в быстрые потоки,

Я стал душе своей чужей,

И стали мне — как сон далекий —

Былые дни среди полей.

Но этот «сон далекий» воскресает и становится живой действительностью в шумящем и искрящемся заводе, в котором «сквозь дымный переплет окна» волнует весна и голубые пространства, поле и река. Пролетарий и на заводе тоскует попрежнему по природе, — и «тянется душа весенняя к просторам солнечным».

От этого устремления к прошлому, не преодоленного еще чувством завода, Герасимов часто остается романтиком, и тогда он чувствует себя скованным:

Меня веригою железной

Сковал Обуховский завод,

А белой ночи свод беззвездной

В таинственную даль зовет.

… И к пристаням иных скитаний

Душа бросает якоря.

Иногда, правда редко, мы встречаем у Герасимова и туманно-мистический мотив:

Таинственное дуновенье

По лепесткам души моей,

Из пепла сонного забвенья

Взошло, как солнце вдохновенья,

Над сумраком родных полей.

Это же чувство романтизма заставляет Герасимова стремиться куда-то прочь от земли вверх, в какие-то неведомые дали, к небу, к звездам… В поэме, отмечающей, повидимому, у Герасимова переходный период от деревни к заводу, от созерцательности к действованию, от индивидуализма к коллективу, это стремление куда-то ввысь особенно резко выражено:

Душа вскрылит в немом моленьи

Под тихий пламень звездных слез.

… А сердце перелетной птицей

В лазурь полярную стремится.

… Я птицей к солнцу устремлен

… Она (душа) как ласточка взлетает

В иной восторженный полет и т. д.

Если бы написавший эти строки был не Герасимов, не пролетарий, мы-бы могли опасаться, что поэт или вернется к старому источнику своего вдохновения, — к деревне, или останется в том мистически-растерянном состоянии, в котором пребывают представители нео-народнической школы, Н. Клюев, С. Есенин и др. Но дело в том, что Герасимов — рабочий, и как таковой не может и не должен знать раздвоения. Раз навсегда оторванный от деревни, увлеченный кипучей жизнью завода, ставши частью многогранного рабочего коллектива, пролетарский поэт не знает возврата к прошлому. Попав в непонятный ему хаос новой жизни, поэт, движимый здоровым инстинктом классового сознания, не теряется в этом хаосе, а по необходимости разрозненные элементы его организует в одно гармоничное и величественное целое. Оставив за собой шопот трав, шелест нив, шум леса, журчанье ручьев и талой весенней воды, не видя пылающих зорь, светлой лазури, зеленеющих или желтеющих на синем фоне леса нив, — поэт все звуки и краски природы, как мы видели выше, переносит на завод.

Конечно, это дается не без борьбы. Бывали тяжелые моменты, когда поэт, казалось, был скован заводом, когда «согбенный каждый был кургузым, в заводском склепе погребен».

Поэт жалуется на чувство оторванности, придавленности, захватившее его в первые дни на заводе. Завод кажется ему непроницаемым, закованным в броню труб — облитым кровью палачем, преградившим ему путь к миру. Душа поэта, не закаленная пламенем горна, только ночная искра, которая

Из дыма отлетев на миг,

Кружит, кружит меж звезд — и быстро

Угасший опускает лик.

Не чувствуя исхода, рабочий бьется «скованный, безкрылый, весь черный в угольной пыли». Его

…Порывов тают силы

В дыму, где горны расцвели.

Но это продолжается недолго. Рабочий начинает жить жизнью завода и наступает момент, когда тот самый «согбенный и кургузый»

Сорвал вдруг саван синей блузы,

Воскрес и к солнцу устремлен.

Между этими двумя моментами проходит длительная, упорная пора борьбы и закалки:

Был каждый в пламя горна брошен,

Кипящей сталью опален,

Кандальным звоном обострожен,

Железным пеплом опылен.

Победа достигнута. Работая над сталью, рабочий сам становится ею; в работе над ней завод, одухотворенный и одушевленный, заменяет рабочему природу, — и вот «как сон смиренная забыта преклонновыйная межа». Но и этого мало. Природа бывает не всегда прекрасна, но и мрачна, не всегда радостна, но и тосклива. Рабочему чувство тоски, печали не должно быть доступно в его борьбе за лучшее будущее, и тут ему на помощь приходит тот же завод. В скучные, серые дни, когда «осень в шорохах и звонах тоскливо бродит по селу», лишь на заводе, лишь у рабочих «огнем труда сердца согреты». Труд бодрый и безостановочный, горящий в зареве завода помогает рабочему пережить тяжелые дни неизбывной скорби, разлитой по всей деревне. Тут уже завод противопоставляется природе, наделяется свойствами, которых у последней нет:

Кадимый клубами тумана

Осин рыдает хоровод.

Лишь ярко на груди кургана

Веселый искрится завод.

Природа всхлипывает тихо

Над блеклой плащаницей нив,

А он посвистывает лихо

Багрянца шапку заломив.

Теперь рабочий начинает сознавать уже силу, которую дает ему завод. Рабочий побеждает чувство придавленности, скованности, когда завод казался ему каким-то нелепым чудовищем, в котором теряются сотни и тысячи таких же, как он, от прошлого мира оторванных людей, и начинает борьбу за овладение механическими силами завода. Пар «спутник неизменный» рабочего, который был прежде «жестокий господин и бог», теряет свою власть над пролетарием; во всяком случае, он уже не только господин, но и раб. В этой борьбе с заводом у рабочего впервые зажигается чувство гнева и мятежа, которое скоро должно вылиться за пределы завода и залить весь мир, чтобы перестроить его на новых началах. Рабочий вздувает горн рабочим гневом, его