Кузница №1 - [6]

Луна

Балкон

Она

И он.

Кроме того мы знаем массу имен писателей, посвятивших себя воспеванию даже не простой любви человеческой, как она есть, а исключительно отклонениям в этой любви, ее извращениям.

Почему такое странное несоответствие?

Очевидно потому, что люди близкие к труду, рабочие, были очень далеки от поэзии и как производители ее и как потребители.

Недавно в разговоре со мной, один из лучших знатоков поэзии в России, Андрей Белый, сказал мне:

— Знаете что? В ваших стихах, в стихах Казина, Герасимова, Александровского, есть что-то новое…

Я переспросил:

— Может быть, так что-нибудь?

— Нет, знаете, все новое, ритм особый, но что такое это новое, я не знаю.

Долго думал я над словами Белого и вспомнил, как он в бытность нашу в Московском Пролеткульте, разбирал стихотворение Казина «Каменщик». Вот оно слово в слово:

Бреду я домой, на Пресню,

Сочится усталость в плечах,

А фартук красную песню

Потемкам поет о кирпичах.

Поет он, как выше, выше

Я с ношей красной лез,

Казалось до самой крыши,

До синей крыши небес.

Глаза каруселью кружило,

Туманился ветра клич,

Утро тоже взносило,

Взносило красный кирпич.

Бреду я домой на Пресню,

Сочится усталость в плечах,

А фартук красную песню

Потемкам поет о кирпичах.

Как большой мастер, хорошо знающий свое дело, Белый разобрал это стихотворение и со стороны ритма, и со стороны музыкальной его инструментовки, нашел его первоклассным, и в заключение сказал, что общий смысл стихотворения, заключающийся скрытым образом в ритме и звуках, значит: Утро трудовой культуры.

Теперь, может быть, еще и преждевременно, но мне хочется крикнуть:

— Кризис слова миновал, слово ожило, наступило утро трудовой культуры. Оно тащит красный Казинский кирпич на небо.

Я вчитался, вдумался в произведения Казина, Герасимова, Александровского, Гастева, Родова, Праскунина и др. Они иногда ни слова и не говорят о работе, о труде, но в самом ритме их стиха веет сильная, здоровая трудовая стихия, то новое, о чем, мне кажется, знает, но что еще не решается назвать Андрей Белый.

Да, я теперь уверен, что приток свежих, неиспорченных рабочих сил вольет новое содержание в поэзию, а будет новое содержание, появятся и новые формы. Сейчас это еще только нащупывается, но времени впереди много, а сил еще больше — весь трудовой народ.

МОТИВЫ ТВОРЧЕСТВА МИХАИЛА ГЕРАСИМОВА

Семен Родов

(По его книге стихов «Завод Весенний»)

В своей книге «Завод Весенний» Михаил Герасимов выступает как поэт, который сумел соединить в своих произведениях все богатство техники отмирающей буржуазной культуры и пролетарское чувство коллективного труда. Не как робкий ученик, повторяющий слова своих учителей, не как новичок, озирающийся со страхом в мало знакомом ему мире искусства, а как сознающий свою силу властелин выступает Герасимов.

Мы все возьмем, мы все познаем,

Пронижем глубину до дна.

… Нет меры гордому дерзанью: —

Мы — Вагнер, Винчи, Тициан.

… Мы клали камни Парфенона

И исполинских пирамид,

Всех сфинксов, храмов, Пантеонов

Звенящий высекли гранит.

Уверенный в грядущей победе того коллектива, от имени которого он произносит это стальное «мы», сознающий, что все прекрасное и творческое в прошлых культурах есть также плод усилий того же коллектива, — Герасимов весь, целиком увлечен заводом, символом пролетарского труда, солидарности и борьбы. То гневнокарающий, то ужасающий своей грандиозностью, то нежно поющий одним рабочим понятные песни, то весенний и солнечный, но всегда родной и близкий, свой, рабочий, — завод Герасимова становится центром мира, средоточием творческой воли грядущего, свободного человечества.

В звуках завода Герасимов слышит «не вой, а птичьи голоса», для него в заводе «воздух пеньем напоен». Шумы и звоны завода Герасимов претворяет в живые образы, разнообразие ритмов он умеет собрать в единую величественную симфонию. «Сколько звона, сколько пений» подслушал Герасимов на заводе. Для него -

Звоны бронзы, медных сосен,

Клекот меди и железа,

Смелый свист в ветвях стропил,

Крик в листах стального леса —

«Песни жизни, песни сил».

Не только многозвучен, но и многокрасочен завод Герасимова:

Завод гранитный и железный

Жемчужной радугой расцвел.

От раскаленно-белого до черного цвета сажи, всю гамму цветов весеннего дня вобрал в себя и излучает завод. Звуки у Герасимова спорят с красками, и краски отзываются на каждый звук пролетарского труда:

Белый пламень — спелый лен, —

Снежный пар клубится пеной,

… Гори, как стог горящий сена

Светом горным озарен.

Гроздья розовых кораллов

Лепит застывая шлак,

В чернокаменных кристаллах

Огоньков дрожащий мак

… Пепел серебристой пылью

Всколосился и потух,

Горн отряхивает с крыльев

Искор златоалый пух. — и т. д. и т. д.

Герасимов не только верно подмечает краски завода, но и любит играть световыми эффектами. Он сопоставляет «трубу с корою сажи черной» и просинь — «Блуз замасленных эмаль», а также сопровождает действие, звук живописующей его краской:

Вскипали огненные горны,

Как чаши красного вина.

Откуда же берется у Герасимова живое чувство завода, совмещающего в себе все звуки и краски природы, завода, в котором «веет от горна вервеной». Ответ один: от деревни, от природы, теперь оставленной, брошенной, почти забытой, но когда-то заполнявшей все существо будущего пролетария. Как далекий сон вспоминает пролетарий природу, от которой «на зов торжественных гудков пришел он веснами обвитый».