Кузнецовая дочка - [10]

— А если человек этот на небе живет?

— Ангел штоль? — удивилась бабушка.

— Ну вот и не ангел вроде, а иногда как даже и бес, но человек. И так далеко живет, что никогда, говорит, не встретиться нам…

— Лучше думай о своем рыцаре, — неожиданно оборвала бабушка, и отвернулась к лепешкам.

Стук в дверь раздался неожиданно, и у Мари упало сердце. В такой глуши… На пороге появились воины и незнакомый инквизитор. Незнакомый?..

Мари бросилась с Сезару, обхватила ладонями обезображенное лицо. Пол-лица как не бывало — жгли, собаки, железом, и глаз выплыл, и обнажилась кость. Инквизитор застонал. Бабка, всплеснув руками, бросилась к травам.

— Да залечили уже, месяца три как, — отмахнулся было Сезар, но уйти от тисков старой знахарки было не так-то легко. — Мари, как я рад…

— А Арнольда отпустили, тоже?

Сезар скрежетнул зубами.

— Не поминай при мне эту мразь, — бросил коротко. — Пусть получает королевскую награду за спасение города.

— Принцессу? — спросила Мари, но Сезар ничего не ответил.

А потом они пили кислое молоко и ели лепешки. Кто-то из воинов шепнул Сезару:

— Это не та ли самая ведьма, которую сожгли заочно лет тридцать назад, да все ищут, чтобы сжечь взаправду?..

— Где? Не вижу никакой ведьмы, — отрезал Сезар.

— Да я что, я ничего, — смутился воин, пряча глаза.

Ощутимый тычок заставил мечника прикусить язык. Сзади стоял Генрих, оруженосец:

— Господин граф велел по чащобам зря не рыскать, а оставить здесь отца Сезара на выздоровление, а дорогу забыть крепко-накрепко. А потому и наобратно глаза я вам завяжу. Ну, поднимайтесь, пошли!

Нехотя отрываясь от еды, воины начали подниматься из-за стола.

— Господин граф лично поедет к королю, — добавил Генрих, глядя на Мари. — Но тебе не следует появляться там, где тебя знают… некоторое время.

— Почему? — спросила Мари.

— Если спасительница столицы умрет — появится новая святая, — вместо Генриха разъяснил Сезар. — А если останется в живых — будет ведьма.

…Вечером Мари тихонько подошла к инквизитору.

— Могу я спросить… о душе?

Сезар кивнул. Страшную полумаску скрывала темнота, и в профиль он по-прежнему был прекрасен.

— Если голос внутри меня говорит: не делай этого, не рискуй, живи, не иди к чумным, ты молода, тебе надо жить — это называется дьявольский искус?

— Это называется житейская мудрость, — ровно ответил Сезар, и в голосе звучала бесконечная усталость, и немного грусть.

— А если я думаю, отчего звезды на небе, и как достать до солнца, и как будут люди жить через тысячу лет — это…

— А это пора замуж, — отвернулся Сезар, и больше сегодня не говорил.

VII

Станислав стоял у посадочного модуля, и дрожал, хотя в зале было тепло. Полированная поверхность отразила силуэт, и Бренар подумал, что вот он весь: мутная тень, и больше ничего.

В груди росла тревога, хотя отпуск был рассчитан по правилам, и никто его ни о чем не спрашивал; по-бюрократически безразлично оформили документы и выписали билет. Но сердце колотилось как сумасшедшее, и Станислав знал, почему. Очень не нравилась ему прощальная улыбка Яра. «Счастливой дороги, Бренар». Вроде бы и нет в этих словах ничего плохого. Вроде бы все, как должно быть. Счастливой дороги.

Мориса взяли в тот же день, забрали из бара, где он приставал к посетителям. Был ли к этому причастен Яр — Бренар не знал. Что теперь станет с женой и детьми Мориса, Бренар не хотел думать. Его-то сестре, по крайней мере, ничего не грозит: у нее хорошая должность.

Объявили посадку, но до самого взлета Станиславу казалось, что придут — и снимут. Слишком многое он знал, и слишком многое хотел сказать. Не сняли.

Самый дорогой билет до Земли съел почти все его сбережения. Зато лететь пришлось всего двое суток — но и их Бренар провел, как на иголках. В груди росло ощущение беспричинной тревоги.

Но ничего не происходило. Он вышел в космопорту Найроби, на подземке добрался до Женевы, взял такси до Судебной Комиссии, заполнил в вестибюле бланк и сел ожидать на белый кожаный диванчик. Сердце стучало, хотя, если подумать — все уже кончилось. Но в спину словно глядел сквозь прицел снайпер.

— Вы с Ваторы? — с непонятным выражением спросил служитель. — Пройдемте…

Бренар шел по коридору и поглядывал на сопровождающих. Казалось, они неосознанно сторонятся ваторца. «Сволочи, трусы! Да ведь проблемы-то наши не от эпидемии вовсе», — думал Бренар.

Ему предложили кресло, но, нервничая, Станислав остался стоять. За стеклом разместилось несколько человек. Впереди сидел немолодой сухощавый мужчина с белыми волосами, и крутил в руках старинные очки. «Заразиться боятся», — Бернара взяла злость. Но надо было брать себя в руки.

— Я хочу сделать официальное заявление о преступных действиях правительства Ваторы, — начал он.

На него как-то странно смотрели, а седовласый надел и снова снял очки.

— Что вы на меня так смотрите? — возмутился Бренар.

— Нет, нет, ничего! Продолжайте, пожалуйста…

— Нет уж! Пока вы не объясните, в чем дело, я помолчу… — Станислав разозлился не на шутку. — Что я вам, зверёк в зоопарке?!

Земляне переглянулись.

— Да, мы, конечно, должны вам сказать… — седовласый не поднимал глаз на собеседника. — Только постарайтесь отреагировать вменяемо, это очень важно для нас и для Ваторы. Мы ведь не можем послать проверку без заявления хотя бы одного из жителей. У нас, вы же знаете, очень цивилизованное общество. Мы не можем рисковать хрупким миром, поэтому общение с каждой из планет строится на основе максимальной демократии. Никакого военного вмешательства. Никакого административного вмешательства. Никакого посягательства на внутренний суверенитет. Любое вторжение может производится только при наличии неопровержимых фактов, его обосновывающих, но никакого шпионажа — я имею в виду, такие данные не являются аргументами. Разведки официально не существует. То, что мы знаем, без подтверждения самих ваторцев — не повод рисковать миром в галактике… Издержки демократической процедуры.