Кузьменко меняет профессию - [4]
Апрель — месяц замечательный. Не зря же он открывается самым веселым днем в году — Днем смеха.
Случай в деревне
Заведующему клубом Никодиму Степановичу Филькину-Лимонову было жарко и тоскливо. Он вытер потное лицо зеленым, в разноцветных чернильных пятнах сатином, покрывавшим стол, откинулся в массивном кресле. Работать в такую погоду, как впрочем и в холодную, Никодим Степанович не любил. Но полмесяца назад отправил в район обширнейший отчет, частично высосанный из пивной кружки, частично взятый с потрескавшегося грязного потолка. Ожидание оргвыводов навевало грусть.
Рассматривая пустую бутылку из-под пива, Никодим Степанович вдруг поймал родившуюся где-то в подкорковых слоях мысль и решительно восстал из кресла. Подцепив согнутым пальцем поржавевший под дождями замок, вышел из клуба, надежно замкнул щелястую дверь и направился к реке.
Она, сверкая под солнцем, тихо несла свои прохладные воды. Остановившись у бетонного столба с табличкой «Осторожно, высокое напряжение!», Никодим Степаныч задумчиво поглядел на белый череп, похожий на маску Арлекина и, вздохнув, расстегнул ремень. Освободив тыквообразную фигуру свою от одежд, Филькин-Лимонов звонко ойкнул и погрузился в текучие воды.
…Раздирая сонную тишину, задрожал, залился громкой трелью телефон.
— Ишь ты, звону-то, что у бригадировой жены трудодней, — философски произнесла Домна Игнатьевна и, не спеша, повернулась грузным телом к нарушителю тишины. — Алё! Алё, говорю! Кого надоть? Какой-такой Филимонов? А-а, Филькин-Лимонов?! Никодимка, стал-быть? Чего ему сказать-то?
Выслушав невидимого собеседника, Домна Игнатьевна покачала головой и, сотрясая новое, еще не устоявшееся, здание сельсовета, вынесла себя на широкую деревенскую улицу. Неторопливо проплыла к клубу. Потрогав пальцем подкову замка, мимоходом отметила:
— Смазать надоть тебя, сердешного, — и поплыла дальше, распугивая кейфующих в придорожной пыли кур.
— Лимоновна!.. Нюська!.. Где у тебя сам-то, с райцентру ему звонят! — крикнула в окно завклубовой квартиры.
— Известно где, на работе, — ответила супруга Никодима Степановича, выставляя в оконный проем заспанную физиономию.
— Нету на работе-то, — озабоченно сказала Домна. — Ушел куда-то…
— Ой! К кому ж это его унесло? — испуганно пискнула завклубова половина. — Подожди, Домнушка, я сейчас… мигом…
На штурм хаты Людмилки Тенькиной, предполагаемого места укрытия Никодима Степановича, Нюська шла с Домной сомкнутым строем. Неподготовленная к обороне крепость пала. Однако победа не принесла завоевателям даже морального удовлетворения: никаких сведений об искомом предмете обнаружено не было. Тогда поисковый отряд, сопровождаемый уже Людмилкой, отправился по деревне.
…В сельмаге, смешанном продовольственно-промтоварном магазинчике, продавец Горшочкина сосредоточенно смешивала сухофрукты первого и второго сортов, получая высший. Оторванная от столь важного дела и связанных с ним экономических расчетов, она долго моргала, терла то лоб, то шею, соображая и вспоминая… Вдруг расцвела улыбкой, торжествующе хлопнула Нюську по плечу:
— Сторож наш, Ермолаич, часа поди два назад заглядывал. Сказывал: чевой-то он, Степаныч твой, значит, к речке ишел.
Стрельнув заблестевшими глазками, добавила:
— И вроде бы с кем-то…
Разом загалдев, перебивая друг друга, участницы рейда устремились в новом направлении. Горшочкина, закрыв по такому случаю торговую точку, поспешила за ними.
Река по-прежнему куда-то несла свои пока еще голубые воды. Ничего не подозревавшие кузнечики громко стрекотали в траве. Солнце исправно грело все, что попадало под его видимые и невидимые лучи. Кукушки молчали.
— Батюшки! — Домна, оторвавшаяся от спутниц на два корпуса, вознесла вверх свои могучие руки и замерла: у бетонного столба сиротливо лежали серые брючки и клетчатая ковбойка Никодима Степановича.
Шедшая второй Нюська, глянув на мужнину одежонку и белый череп, скаливший над ней зубы, без звука грохнулась на траву.
— Утоп, родимый! — фальцетом взвизгнула Людмилка и, повернувшись кругом, кинулась в деревню.
— Утонул! Утонул! — все слабее доносился к берегу ее голос.
— Женской-то одежки-обувки нету, — глубокомысленно произнесла Горшочкина. И, помолчав, разочарованно добавила:
— Один, значит, утонул…
Мало-помалу все сознательное, малосознательное и даже совсем несознательное население деревни собралось вокруг серых штанов заведующего. Откуда-то появились лодки, багры, сети… Командование флотилией приняла на себя Домна Игнатьевна, дежурный курьер сельсовета, ставшая лицом самым значительным.
Испуганные шумом щуки прыгали в траву. Беззаботные мальки тыкались мордами в весла. Задним ходом спешили в норы жирные раки.
— На стрежень, на стрежень заводи! — густым басом кричал Ермолаич.
— К кустам, к кустам, подваливай, — отвечал ему чей-то козлиный тенор.
— В колдобине пошарь, в омуте!
— Чего ты меня багром цепляешь, утопленника цепляй!
— Зацепил! Ой, зацепил!!
— Нырять надо-ть!
— Кого зацепил-то, скаженный! Сеть зацепил!
— Водолазов надо с райцентру! Без водолазов куда ж!!!
И такой гам поднялся над рекой, что взбесилось эхо. И закричало дико:
