Кузьма Минин - [114]

«Выберем на царство Мишу Романова. Он молод и еще глуп».

В сожженной поляками Москве снова начиналась жизнь. Потянулись из лесов и деревень убежавшие во время пожара жители. По всем дорогам к Москве поползли возы и деловито зашагали москвичи. И у всех одно на уме: скорее бы наладить гнездо для себя, для жены, для детишек. Довольно мыкаться без крова, без власти! Жизнь стала не мила.

Минин в этот вечер думал о москвичах. Вот кто, действительно, исстрадался о мире, о порядке, о труде! Реки крови пролили москвичи, защищая столицу.

Но много ли их в Земском Соборе, созванном наскоро в Москве? Бояре уже теперь говорят там от лица «всей земли». И выберут на царство Михаила. Шереметев не ошибся. Такой царь нм нужен. При нем всё пойдет так, как того желают бояре.

— Ты что задумался, староста? покосился в его сторону Трубецкой.

— Не мало дум у меня, князь… Всех не расскажешь. Пустая голова — что бесснежная зима. На то и голова, чтобы думать. На то и зима, чтобы снег был.

Трубецкой посмотрел на смеющееся лицо Минина. Насупился. Погрозился.

— Не хитри, староста! Грешно.

— Что делать! Все дела свои я во грехах творю. Ладно уж! На том свете за всё отвечу.

Трубецкой фыркнул:

— Моли бога, чтобы не на этом.

Морозов, покачиваясь, приблизился к Кузьме, наклонился к его уху:

— Встань перед князем… Кузя, уважь! Нехорошо.

Минин посмотрел на него сердито:

— Проспись, боярин!

— Чт-о о?! — Морозов закачался, его подхватили под руки два каких-то дьяка.

— Мятежник!.. — вскрикнул он визгливо, топнув ногой. — Вон!..

Иван Шереметев приподнялся со своего места и, прищурив глаза, погрозил кулаком Минину.

— Вспомнишь мне Кострому! — крикнул он злобно.

Трубецкой глядел на происходившее с довольной усмешкой.

Кузьма обратился к нему, встав с места:

— Аль ты не хозяин здесь! Аль ты не князь и не воевода! Аль не видишь — твоего гостя обижают!

Покачиваясь из стороны в сторону, к месту спора подошел князь Долгорукий, а за ним потянулись другие бояре.

— Уйми его! — крикнул Минин.

Пожарский в сильном волненье поднялся, взял Минина за руку.

— Нетрезвый он… во хмелю… Не шуми, Кузьма Минич! Успокойся!

Минин сжал кулаки.

Долгорукий закричал:

— Что ты, конь, што ль, вздыбился? Не Ярославль тебе тут и не Нижний, а Москва. Довольно! Знатно похозяйничал! Натерпелись мы от тебя в Ярославле!

— Мужик — что бык! Умрешь, не сопрешь! — сказал, подбоченясь, закутанный в парчу молодой князек.

Со всех сторон посыпались насмешки над Кузьмой.

— Глядите, не ошибитесь!.. — рявкнул Минин и, с силой растолкав вельмож, пошел вон из палаты.

Морозов пьяно всхлипнул, заревел на всю палату:

— Никогда не забуду!.. Жалованье из его лап получал. Весь род мой опоганил!..

— И мой!

— И мой!

— И мой! — раздалось со всех сторон.

Выйдя из дворца, Минин взял у одного из гайдуков фонарь и хотел идти вон из Кремля. Его остановили дежурившие у крыльца Буянов и Мосеев.

— Опасно, Минич! Врагов объявилось у тебя много… Убить замышляют… Пойдем с нами.

Пошли втроем.

На дворе слякоть. Днем падал крупный обильный снег.

К вечеру потеплело. Теперь непролазная грязь. С фонарем шел Мосеев. Минин шагал позади него молча, тяжело дыша, а по пятам шел за ним Буянов, держа за пазухой пистолет.

Стража у Кремлевских ворот узнала Минина и, обнажив головы, почтительно ему поклонилась.

* * *

Несколько ополченцев, придя к Кузьме, сказали ему, что в городе ходит сплетня, будто «нижегородские мужики хотят Кремль ограбить, а подстрекает их к тому Кузьма. Кузьма, мол, везде похваляется: если бы-де не я, то ничего бы и не сделал князь Пожарский». Что ни день — новая сплетня. Болтали о зазнайстве Минина, о его алчности и безбожии и смутьянстве, говорили о том, что он возмечтал сам царем быть.

По таборам бегали какие-то люди, разнося эти небылицы.

При встрече с Пожарским Минин пожаловался ему на клеветников.

— Ты сам виноват, Кузьма Минич!.. Не умеешь ты ладить с людьми. Гордый ты. Резкий на язык. Нет в тебе почтительности к старшим. Лучше молчи, а не перечь боярам и князьям. Божьего мира тебе не переделать. Мелкое среди мелких людей почетнее и понятнее, нежели великое. Приноровись к ним. Сломи свою гордыню.

Минин низко поклонился Пожарскому:

— Спасибо, князь! Благодарствую. За правду стоять и получить клевету ради нее мне более по сердцу, нежели лгать перед самим собой и приноравливаться к недостойному. Лишний я здесь стал, вот что. Не ко двору пришелся. Так и скажи, Митрий Михайлыч.

Пожарский остался недоволен ответом Минина.

— Гляди сам, Кузьма Минич, не вышло бы худа! Не случилось бы чего!

После этого разговора с Пожарским Мининым овладело глубокое раздумье.

* * *

Предсказание Пожарского сбылось.

Кузьму вызвали на совет бояр в Цареборисов дворец. Некоторое время ему пришлось постоять в больших сенях около стражи. Таково было распоряжение Трубецкого. До того, как впустить Минина внутрь хором, бояре долго о чем-то совещались между собою.

Наконец в сени вошел дьяк и повел Минина в покои Трубецкого.

В просторной светлой палате на расставленных полукругом креслах сидели бояре: Мстиславский, Воротынский, Шереметев, Куракин, Трубецкой, Морозов, Долгорукий, Иван Никитич Романов, Черкасский, Пожарский и другие. Тут же на особом месте за небольшим столом два дьяка с гусиными перьями за ухом.