Кузина королевы - [26]

Февральским утром 1587 года небольшая группа дам устроилась перед окном в снятом на вечер доме ольдермена, старшего советника Лондонского муниципалитета, из которого открывался вид на собор Святого Павла. Внизу, на улице, печально и безмолвно замерла огромная толпа. Пенелопа понимала, что увидит сегодня нечто, чему еще не было прецедентов в истории, – Англия устроила обычному человеку похороны, приличные лишь королям. Англия прощалась с сэром Филиппом Сидни. Вот-вот торжественная похоронная процессия должна была достигнуть собора, где было решено упокоить его прах в Крипте.

Пенелопа до сих пор не могла до конца осознать его смерть. Она не виделась с ним с 1585-го, когда Елизавета I, решив наконец открыто поддержать Нидерланды в войне против Испании, назначила Филиппа губернатором Флашинга, морского порта на юго-западе Голландии. В последний год жизни он смог реализовать все свои таланты. Губернатор, дипломат, солдат – правая рука лорда Лейстера, командующего английской армией. Единственный иностранец, которому доверяли голландцы, единственный, кто мог примирить несговорчивых союзников, любимый командир для своих солдат. Он возводил укрепления, участвовал в боях, собирал войска, поднимал боевой дух солдат – он был нужен во многих местах одновременно и редко спал дважды в одной постели. Англия так много слышала о его делах, что казалось, будто он где-то рядом, а не за морем, в чужой стране. Он нашел себе цель в жизни – он писал домой, что, даже если Англия выйдет из войны, он останется, чтобы бороться против тирании.

А потом – битва при Затфене и потрясение от известия о том, что он ранен. Его отвезли в его дом в Арнхеме, чтобы он, в заботах жены и окружении друзей, восстановил здоровье. Против ожиданий, он все слабел. Рана загноилась. Он умирал. Он умер.

– Тебе холодно? – спросила сидящая рядом Дороти, когда Пенелопа вздрогнула. Пенелопа покачала головой.

Память отказывала ей, когда она пыталась вспомнить те ужасные дни. Она находилась при дворе. Все оплакивали Филиппа, разделяя общую печаль, но ее боль была так сильна, что она не знала, как прожить следующий час. На фоне сумрачной дымки воспоминаний резко выделялся один случай. «Вы должны научиться справляться с горем. – Жесткий и категоричный голос королевы отзывался болью. – У вас нет права открыто выражать его».

Пенелопа, дрожа, смотрела в пол. За что ее наказывают – за то, что она слишком сильно любила Филиппа? Тонкая белая рука коснулась ее подбородка и заставила посмотреть прямо в эти загадочные, всевидящие глаза. «Пенелопа, я сказала, что вам нужно научиться скрывать горе, а не стыдиться его. – Теперь голос королевы был проникнут сочувствием. – Нет боли горше, чем та, которую чувствуешь в одиночестве. Но вы не так одиноки, как вам кажется. С вами друзья».

В тот момент, вспомнив, какой жизнью жила сама Елизавета I, Пенелопа в первый раз в жизни поняла, почему сотни тысяч ее соотечественников готовы отдать за королеву жизнь.

– Уже скоро, – сказала Дороти.

Пенелопа вздохнула и выпрямилась. У них с Ричем уже было две дочери – Петиция и совсем еще малышка Эссекс – и скоро должен был появиться третий ребенок. Мерный топот возвестил о том, что похоронная процессия приближается. Во главе процессии шли тридцать два бедняка – по одному на каждый год жизни Филиппа, за ними находившиеся в его подчинении солдаты с алебардами. Далее следовали солдаты с барабанами и со знаменем Сидни, на котором виднелся герб Сидни и крест святого Георгия, шестьдесят его слуг и гвардейцев, за ними – шестьдесят друзей. «Вон идет Фрэнсис Дрейк», – раздался шепот. Знаменитый английский мореплаватель, один из «пиратов королевы Елизаветы», вице-адмирал, активнейший участник англо-испанской войны шел, чеканя шаг и склонив голову.

Паж, с преломленной пикой в руках, вел на поводу боевого коня Сидни. Турнирный конь, потом еще одно знамя – и вот показались герольды, несущие эмблемы принадлежности Филиппа к рыцарству, и за ними – накрытый черным бархатом гроб.

Пенелопа закрыла глаза. Она не собиралась смотреть на гроб. Она свято верила, что душа Филиппа попала в рай, но его земная оболочка была в этом узком ящике... «Лучше пусть я буду помнить, каким он был при жизни». Ее душа была полна воспоминаниями о нем, и, хотя было кощунством возрождать к жизни некоторые из них – особенно сейчас, – она ничего не могла с собой поделать.

Пенелопа не видела, что гроб нес Фулк Гревилль, как не видела и брата Филиппа Роберта – ближайшего родственника усопшего.

К ее руке прикоснулась Дороти:

– Взгляни. Это тебя успокоит.

Пенелопа открыла глаза. В ряд – лошади ноздря к ноздре – гарцевали четыре графа. Трое были мужчины в летах – два дяди Филиппа, Лейстер и Хантингтон, и его зять Пембрук. Четвертым был стройный девятнадцатилетний юноша с каштановыми волосами и чистой белой кожей. По посадке головы было видно, что он, не отрываясь, смотрит на гроб. В том, как он держался в седле, было какое-то самозабвение. Пенелопе юноша почему-то напомнил молодого Александра Македонского.

Подступившие было слезы высохли. Теперь, когда Филипп умер, вот он – человек, которого она любит сильнее всех.