Кутузов. Книга 1. Дважды воскресший - [83]

Гости за столом побледнели. Только прелестные литовки щебетали по-польски. Кутузов взял поданный конверт и постарался не подать виду, что внутренне весь содрогнулся: на конверте, собственноручно запечатанном императором, печать была необычайной – черной. Что это, как не знак внезапной немилости? Ему предстояла поездка в Гатчину. Неужто будет совсем иная?..

Офицеры с тревогой наблюдали, как Михаил Илларионович, торопливо порвав конверт, никак не вытащит сложенную бумагу с рескриптом. Вот ведь как может статься! Недавно лишь пришел всемилостивейший приказ с похвалой Псковскому мушкетерскому полку, где он шефом, за образцовый порядок. Новый знак внимания от государя. А теперь пальцы одеревенели и никак не поймают ставшую скользкой бумагу…

Он наконец вынул и развернул ее. Это был траурный манифест Павла, извещающий о кончине его старшей дочери Александры.

Кутузов поднялся и зачитал известие. Видел, видел, как во время читки иные офицеры крестились не с печалью, а с облегчением за своего любимого начальника. Еще раз пронесло. Теперь впереди Гатчина…

История с Суворовым огорчила и огорошила. За Итальянский и Швейцарский походы был возведен в Еысшее воинское звание – генералиссимуса с отданием ему почестей даже в присутствии государя. В столице готовилась торжественная встреча герою и был отдан высочайший приказ о воздвижении ему прижизненного памятника. Однако болезнь, признаки которой великий полководец ощутил еще в Праге, в кобринском имении уложила его в постель.

12 марта 1800 года в Вильно проездом в Кобрин был племянник Суворова и его адъютант Андрей Горчаков. От него Кутузов узнал о тревожном состоянии героя. С надеждой Михаил Илларионович сообщал жене: «Думаю, что натура его спасет. У него Вейкарт из Петербурга прислан…»

Но вслед за отправкой к Суворову своего лейб-медика Вейкарта Павел обрушил на больного генералиссимуса град обидных приказов, которые тотчас же рассылались и зачитывались по всей армии. 20 марта «с порицанием» сообщалось, что князь Суворов «вопреки действующему предписанию» имел в своем корпусе постоянного дежурного генерала. 22 марта выражалось «крайнее неудовольствие» государя порядком, в котором находились вернувшиеся из похода войска. Кутузов уже с осторожностью извещает Екатерину Ильиничну 26 марта: «Почта еще не пришла, мой друг; кажется, осталась где-нибудь за реками, которые теперь расходятся. Завтра или послезавтра ожидают здесь Суворова, который едет в Петербург…»

А затем Михаил Илларионович и вовсе ничего не сообщает об опальном генералиссимусе: когда он проехал через Вильну, и сколько там был, и о чем говорили они на своем последнем свидании. Между тем Кутузов рассказывает в письмах к жене о десятках встреч с самыми различными лицами, порою незначительными, делится с Екатериной Ильиничной большими и малыми заботами, тешит ее пестрыми новостями виленской бурной жизни.

Теперь надо было читать между строк.

С нарочитым спокойствием, если не сказать равнодушием, откликается он на роковую весть. 14 мая отвечает Екатерине Ильиничне: «Вчерась, мой друг, имел удовольствие получить твое письмо, в котором ты пишешь о смерти князя Александра Васильевича Суворова. Дай Бог ему вечный покой. Настасья Семеновна также была немолода, но все жаль, пусть бы жила еще… Напиши, пожалуйста, ко мне две вещи: 1-е, слышала ли ты, что я буду в Петербурге к маневрам, и 2-е, как Мальтийский более носят крест».

Кутузов укрывает свои чувства известием о недавней другой кончине – любимой свояченицы Екатерины Ильиничны и жены славного генерала Александра Ильича Бибикова, властной хозяйки, урожденной княжны Козловской. «Все тленно, – как бы хочет сказать он, – и всему приходит свой срок».

Но каждому смертному надлежит терпеливо нести свой крест. Даже если это крест – Мальтийский…

5

Маневры в Гатчине обозначали новую и полную смену курса в политике империи.

Составленная с таким трудом коалиция распалась. Готовился разрыв России с Англией и Австрией. К довершению всеобщего недоумения замечались признаки предстоящего в недалеком будущем сближения Петербурга с Парижем. Император обменивался любезными посланиями с первым консулом Франции. В новый картель, помимо России, должны были войти Швеция, Дания и Пруссия.

Бескорыстное заступничество Павла за своих союзников привело к тому, что он с ними рассорился и стал готовиться к войне.

Кандидатами в главнокомандующие назывались граф Пален и Кутузов. Решено было сформировать две армии – одну в Литве, а другую на Волыни. Большие маневры, назначенные в Гатчине на начало сентября 1800 года, должны были стать проверкой как готовности войск, так и способностей обоих генералов.

Главным для Павла, конечно, оставались внешний вид, выправка и строевая подготовка солдата.

Объезжая лагерь в сопровождении начальника кавалерии генерал-лейтенанта Кологривова, графа Ланжерона, генералов Милорадовича и Маркова, а также адъютанта – поручика Федора Опочинина, Михаил Илларионович наблюдал обычную тягостную картину. Солдат мучили подготовкой к маневрам, более похожим на церемониальный парад.

Впрочем, мука эта при Павле повторялась каждый день.