Кутепов: Мираж - [159]

Итог политической части беседы подвела Мария Владиславовна:

   — Я ни черта не понимаю в политике и в партиях, но знаю, что главное в политике — это законный государь в Кремле и парад на Красной площади во главе с Александром Павловичем. По-моему, это самая правильная политика.

5

Они шли по улицам Парижа. Впервые увидела эту всемирную столицу Мария, видевшая ранее лишь Смольный институт, небогатое отцовское поместье с любимыми лошадьми и войну. Любовь к лошадям перешла в жестокое умение рубить клинком людей в конной атаке. Наверное, для того Бог и взял у неё ребёнка, чтобы она стала женщиной-воином. Первый муж погиб на германской, второй — на гражданской, третий сидит в подполье в России. А она чувствует, что и ему и ей недолго жить осталось. «Трест» как-то поддерживает её жизнь. Даже споры с Якушевым помогают держаться, а впереди ещё ждут настоящая борьба и победа. Если же всё это провалится, то у неё больше не останется сил для жизни.

В конце сказочного июльского дня они шли с Кутеповым по Елисейским Полям, потоки машин вовлекали душу в быстрое, но успокаивающе плавное движение. Закатное солнце бросало оранжевые блики на Триумфальную арку, слева висели в небе изогнутые сети Эйфелевой башни, вокруг празднично шумливые толпы, речь на разных языках. Мария разбирала два языка: иностранный и русский.

   — Много русских, — сказала она.

   — Здесь не много — вот повезу вас на Пигаль.

Шофёр такси вежливо приветствовал:

   — Здравия желаю, господин генерал.

   — Здравствуйте, штабс-капитан.

   — Последнее время неприятно стало ездить — того и гляди придётся мимо советского посольства. Не могу смотреть на ихний флаг. Сколько мы таких флагов растрепали. Сейчас бы им что-нибудь устроить. И послу ихнему.

   — Нам не надо мимо посольства. Везите прусский Париж — на Пигаль.

Как обычно, здесь нескончаемый русский праздник: русская речь, русская брань, русские вывески и афиши: «Кавказский погребок», «Яр», «Киностудия «Альбатрос», «Иван Мозжухин», «Чай Кузьмичев с сыновьями», «Каспийская икра оптом и в розницу»...

Мария остановилась у афиши, в центре которой фото четверых мужчин в русских национальных одеждах: косоворотки, кафтаны, сапоги гармошкой. На афише: «Александр Вертинский, Ница Кодолбан».

   — О Вертинском слышала хорошее, а кто такой Кодолбан?

   — Цымбалист. Можно сказать — гусляр. Только гусли маленькие. Играл для императрицы.

К удивлению Марии, она оказалась не в театре, не в концертном зале, а в ресторане «Большой Московский Эрмитаж». Меню такое русское, что и в России после революции не найдёшь: блины с икрой, расстегаи, гурьевская каша, солянка рыбная... В центре зала — большая эстрада. Вышли двое. Певец в смокинге и в длинных сверкающих штиблетах, вызывающих вопрос о размере, цимбалист — в русском костюме. Ударили струны, певец запел. Это была не песня, а заклятье. Зал затих, и в неожиданной мёртвой тишине слышались всхлипывания и рыдания, они были частью музыки.

Молись, кунак, в стране чужой,

Молись, кунак, за край родной,

Молись за тех, кто сердцу мил,

Чтобы Господь их охранил.

Пускай теперь мы лишены

Родной семьи, родной страны,

Но верю я: настанет час,

И солнца луч блеснёт для нас.

Молись, кунак, чтобы Господь

Придал нам сил всё побороть,

Чтобы могли мы встретить вновь

В родной стране мир и любовь!

   — Пойдёмте отсюда, Александр Павлович, — сказала Мария, утирая слёзы. — Больше ничего не надо. Пойдёмте.

Они вновь шли сквозь праздничную русско-парижскую толпу, но не замечали её.

   — Я хочу организовать убийство Красина, — сказал Кутепов. — Если советоваться с Якушевым, то, разумеется, он будет против и операция сорвётся.

   — Не советуйтесь с ним. Убейте Красина.

6

   — Не настанет час, — сказал Дымников, когда затихла буря оваций и рыданий, вызванных романсом Вертинского. — Там уже другая страна. А это всё иллюзия. Теперь набрали силу: «достигли силы», как написал поэт Есенин. А Вертинский поёт хорошо, но сам со своим грассированием и длинным носом похож на карикатуру старой России.

Сидели в «Большом Московском Эрмитаже» втроём: он, Мохов и Воронцов. Пили «Смирновскую», закусывали селёдкой и окрошкой, обсуждали будущее агентства в связи с намерением Леонтия куда-то уехать. Увидели Кутепова и Марию, поднявшихся из-за стола и направившихся к выходу.

   — Вот и наш объект, — заметил Мохов.

   — Бог его спас, — объяснил Воронцов.

   — Не только Бог, — возразил Дымников. — Были и земные защитники.

   — Мне отмщение и Аз воздам, — напомнил Воронцов.

   — Да. Он воздаст, — согласился Леонтий, — но через кого-то. Почему не через меня?

7

Кутепов и Якушев возвращались от Великого князя довольные — Николай Николаевич заявил, что доверяет только Александру Павловичу, а с Якушевым соглашался по всем политическим вопросам и обещал «Тресту» большие деньги, как только получит их от Генри Форда. Нельзя было не порадоваться и при виде охранников, провожавших их у ворот: тридцатилетние офицеры в корниловских фуражках с галлиполийскими значками на гимнастёрках стукнули каблуками, отдавая честь.

   — Это я организовал охрану, — рассказывал по дороге Кутепов. — Проверяю часто — и днём, и ночью — ни одного нарушения. Каждое воскресенье и в праздники все офицеры-охранники, не занятые службой, приглашаются к обедне в домовую церковь Великого князя, а затем к нему на завтрак. Все они — галлиполийцы. Но, знаете, даже здесь нашлись завистники, мол, почему Кутепов берёт только своих? Да потому, что Кутепов здесь начальник и принимает в охрану тех, кого считает нужным.