Куст ежевики - [6]
— Будь у нее меньше парусов, — сказал он вслух, — она бы, пожалуй, не могла ходить на такой скорости и так легко менять курс.
— О чем ты? — спросил Лэрри.
— Я говорю о «Джулии».
— Хорошая яхта.
— Да, хорошая яхта. — Он смотрел на свою хорошую яхту и свой хороший дом, а у него за спиной корчилась в муках живая трепетная душа, тоскующая по прошлому, потому что впереди была пустота.
Лэрри говорил об их юности, вспоминая рыбалки на открытых плоскодонках, охоту на уток в рассветный час, когда серые облака плыли над топями Кейп-Кода, а они, прицеливаясь, легко вскидывали дробовики.
— Боже, какое это было время!.. Помнишь, как мы плавали к мысу Кивера?
— Помню.
— Только я не смог доплыть, тебе пришлось тащить меня на буксире. Фактически ты спас мне жизнь. А помнишь лодки, на которых мы наперегонки переплывали залив? Так себе, лодчонки, но тогда нам казалось, что они летят, как птицы… А когда мы решили первый раз закурить? А когда у нас было всего по глотку на брата, а мы воображали себя пьяными в доску? Помнишь девушек-сестер, с которыми мы познакомились летом? Обе оказались девственницами. Мы, впрочем, тоже были неопытны, по крайней мере вначале, а потом в одно утро, не зная, кому отдать предпочтение, ты дважды признался в любви…
Он вспоминал то одно, то другое, и голос его был полон воодушевления, а Гай слушал, кивал и поражался мужеству этого обреченного человека.
— Прекрасное было время, — согласился он. Потом ему стало невыносимо больно слышать восторженный голос Лэрри, и он вспомнил, что в то «прекрасное время» Лэрри зависел от него буквально во всем. Он был старше и всегда оказывался заводилой и неофициальным лидером в их совместных проделках, а Лэрри полностью доверял ему, не задавая лишних вопросов.
Теперь Лэрри вспоминал. И вновь доверял ему, ведь Гай Монфорд был лидером и никогда не ошибался. Рукой, сжатой в кулак, Гай коснулся окна, заметил, как побелели костяшки пальцев, и ему захотелось изо всей силы ударить кулаком по стеклу.
Голос за его спиной изменился. Теперь он был серьезным.
— Послушай меня, Гай… Послушай меня…
— Конечно, я помню, — сказал Гай, медленно поворачиваясь к нему.
— Ты не слушаешь меня.
— Ты говорил о двух сестрах.
— Да… и о другом тоже.
Лэрри нервно засмеялся и неожиданно вздрогнул от боли, когда же его отпустило, заговорил конкретно и настойчиво:
— Маргрет — моя жена, Гай. Вышла ненадолго, чтобы я смог побыть наедине с отцом. Я бы хотел, чтобы ты… как бы это лучше сказать, ну, позаботился о ней, что ли. Она — замечательный человек, Гай. Все сделала для меня. Ночей не спала. Все… сейчас она совершенно измотана… ну, ты знаешь отца… По отношению к ней это будет несправедливо и…
Боль вернулась. Лэрри снова сморщился и замер.
Гай взглянул на его измученное лицо.
— Я дам тебе успокоительное.
— Обещай, что ты…
— Я все сделаю, Лэрри… Все!
— Возьми ее покататься на яхте. Ей понравится.
— Конечно, возьму. Конечно.
Он поднялся, вызвал медсестру и велел ей срочно принести морфий. Делая укол, он подумал, как сильно сдал Лэрри. Ему уже не помогал кодеин и аспирин. От димедрола он перешел к четверти грана морфия. Гай сидел и ждал, и пот струйками стекал у него по спине. Он успокоился только тогда, когда лицо Лэрри разгладилось, не выражая больше страдания.
Гай еще смотрел на умиротворенное лицо Лэрри, когда услышал за своей спиной легкий шорох одежды. Он медленно повернул голову и увидел женщину в сером габардиновом костюме и пластиковом плаще, которые он сразу узнал. Жена Лэрри была стройной, почти хрупкой и довольно высокой, с блестящими черными волосами, гладко зачесанными назад и стянутыми на затылке в тугой узел. Лицо у него было белое, с нежным овалом, черными глазами и красиво очерченным ртом. Усталая, но не согнувшаяся под бременем горя женщина, спрятавшая глубоко в душе свою неизбывную печаль. Она улыбнулась уголками губ.
— Привет. Я Маргрет.
— Привет. — Он подал стул. — Привет, Маргрет. — Осторожно пожав протянутую ему маленькую руку, посмотрел в ее темные глаза, затем перевел взгляд на спокойное лицо Лэрри. — Я дал ему успокоительное. Он будет спать.
— Вы с ним… разговаривали?
— Да.
— Как он? Не унывает? Все в порядке?
Она говорила негромким, хрипловатым голосом, который, однако, звучал гулко, словно отражаясь от стен, в нем чувствовался южный акцент, правда, без типичного растягивания слов.
— Все в порядке, — сказал он.
— Тогда…
Она замолчала, и он понял почему, и почувствовал, что серьезного разговора не избежать. Но в этой комнате, где в двух шагах от них спал Лэрри, трудно было найти нужные слова. Здесь слишком пахло больницей, слишком тихо ходила по коридору медсестра, и их голоса были слишком тихи.
— Нет смысла ждать, — сказал он наконец. — Если хочешь, я отвезу тебя к Сэму. А по пути покажу город.
— Лэрри…
— Он еще долго будет спать.
Она повернулась и направилась к двери, потом остановилась, вернулась назад, приблизилась к кровати, посмотрела на бледное исхудавшее лицо мужа и, наклонившись, легко коснулась губами его лба.
