Куртизанка - [2]

— Дома в конце аллей до некоторой степени защищают от периодических набегов мусульман, — объяснил Кир, чем вселил в меня нешуточную тревогу. Я повисла у него на руке и потребовала растолковать мне значение нашивок, которые носят на одежде некоторые жители. — Евреи обязаны носить отличительные знаки, чтобы мусульмане не смогли вступить с нами в контакт и, таким образом, осквернить себя.

— Ты не носишь их, — заметила я.

— Я не подчиняюсь правилам, — с гордостью ответил он.

— Но ведь ты еврей, да еще и личный ювелир шаха?

— Я — единственный в Персии специалист, разбирающийся в драгоценных камнях, да еще и получивший образование во Франции. Я нужен при дворе. Кроме того, у меня есть очень полезные связи на рынках брильянтов по всей Европе.

Прежде чем мне представился случай выказать озабоченность чем-либо еще, он взял меня за руку и подвел к моей будущей свекрови, Ягхут. Квартальный глашатай и разносчик новостей уведомил ее о нашем прибытии, посему она встретила нас у дверей. Она была облачена в некое подобие шаровар, жилетку и балетную пачку, которыми восторгался в опере еще отец нынешнего шаха (позже вошли в моду благодаря женщинам из его гарема). К счастью, мать Кира не подозревает о том, что моя бабушка развлекала нынешнего шаха во время его последнего визита в Париж.

— Мадар[3], познакомься с моей невестой, — провозгласил Кир, хлопнув в ладоши.

— Песарам[4], сын мой! — воскликнула она, игнорируя мою протянутую руку.

Я съеживаюсь под ее пристальным и язвительным взглядом, которым она окинула меня с головы до ног, задержавшись на моих рыжих кудрях. Внезапно она начала яростно чихать, изображая приступ аллергии, и в тот момент я не сообразила, что он был спровоцирован именно мной. Она воздела над головой Кира Библию, и мы переступили порог ее дома. В другой руке она держала примитивный светильник, проволочную корзину с углями. Внезапно меня охватывает неудержимое желание откупорить свой меховой бурдюк с духами и выпустить их на волю, чтобы их аромат заглушил едкий запах жженых семян душистой руты, которыми она отгоняет дурной глаз.

Кир привлек меня в свои объятия.

— Добро пожаловать в Персию, юнам[5].

Ягхут резко развернулась на каблуках и, подобно фурии, выскочила из сада. Я оглянулась ей вслед и увидела, как она с размаху швырнула светильник в небольшой пруд. Умирающие угли жалобно зашипели в воде.

Внезапно меня охватила тоска по Парижу. Я вдруг поняла, что мне ужасно не хватает Франсуазы и мадам Габриэль. Удивительно, но в ту минуту я бы обрадовалась даже сонму призраков моей бабушки, бродящих по шато Габриэль, фамильному замку и окрестной долине Африканской циветты.

В течение последующих двух недель, которые прожила вместе с Ягхут, я прилагала все усилия, чтобы понравиться ей и завоевать ее расположение. Я старалась разговаривать только на фарси, которому научил меня Альфонс, наш дворецкий-перс, еще когда я жила дома. Я заваривала чай и смешивала травы и специи для риса. Я готовила горме сабзи, молодую баранину, тушенную со специями, красными бобами и сушеным лимоном. Но носить чадру я отказалась наотрез, невзирая на неустанные настойчивые просьбы свекрови.

Приступы чихания, одолевавшие ее в моем присутствии, бульканье ее кальяна, розовые лепестки, трепещущие в кипящей воде, клубы дыма, вырывающиеся из ее ноздрей, — все это казалось мне грубым и оскорбительным и вселяло в меня нешуточный страх. Сколько же еще мне придется жить под одной крышей с этой женщиной? Когда она начала демонстративно класть таблетки под язык, дабы справиться с приближающимся сердечным приступом, я уже готова была бежать на край света. В самом страшном сне мне не могло присниться, что я должна буду мириться с этой темноглазой и усатой Ягхут и Кир ничем не сможет мне помочь.

— Она в самом деле девственница? — однажды утром прошипела она Киру. — Не смотри на меня так, песарам, просто подумай еще раз хорошенько, действительно ли ты хочешь жениться на ней. Потому что если она не сумеет окропить кровью священную простыню, на которой в четырех углах стоит подпись раввина Шлемы, то ты для меня будешь все равно что мертвый.

— Тогда можешь считать, что я умер здесь и сейчас! — в сердцах воскликнул Кир.

Я опаздывала к завтраку, бережно укладывая свои кудри, когда он схватил меня за руку и потащил за собой. Мы бегом выскочили в дверь, промчались по пыльному дворику с его древними грецкими орехами и шелковицами, по которому расхаживали тощие цыплята и громкоголосые петухи, и миновали наружную уборную, которая видом и запахом всегда напоминала мне разверстую могилу.

* * *

— Очнитесь, ханум Симона, — упрекает Пирл, повивальная бабка, возвращая меня к реальности. Я снова в горах, а во рту ощущается горький привкус петушиных яичек. — Если вы не забеременеете, ваш муж сбежит от вас на енге дония, в Америку, на край света.

Биард, владелец чайханы на углу, считает енге дония, Америку, краем света, который, в общем, находится очень далеко от Персии. Где-нибудь в районе долины Африканской циветты, как мне кажется.

Из своей сорочки Пирл извлекает комочек плоти, который напоминает скорее сморщенную кожу, а не грудь, и ловко сует ее себе куда-то под мышку, попадая, впрочем, в рот ребенку, привязанному к ней чадрой.