Курт Кобейн. Serving the Servant. Воспоминания менеджера «Nirvana» - [3]

Двадцать лет тому назад Брюс Спрингстин очень быстро стал знаменит, когда благодаря Born to Run попал на обложки Time и Newsweek, но даже Боссу (прозвище Спрингстина. – Прим. ред.) пришлось подождать еще несколько лет до появления большого поп-хита и первого места в хит-параде (с альбомом The River). Nirvana же одновременно добилась и признания у критиков, и поп-успеха – этот феномен был удивителен еще и потому, что группа появилась из замкнутого на себе мира панк-рока, к которому до этого момента американские поклонники рок-музыки относились с безразличием.

У музыкантов больше личной культурной власти, чем у любых других артистов. Актеры, за очень редким исключением, зависимы от чужих сценариев. Даже самые крутые кинозвезды, романисты и художники не могут ежевечерне встречаться с тысячами восхищенных фанатов или точно так же каждый день «влезать» им в голову, как хитовая песня. Вот почему термин «рок-звезда» так силен. Поскольку Курт оказался той редкой рок-звездой, которую интересовал не только секс или развлечения, многие журналисты и фанаты называли его «савантом». Та еще хрень, конечно, но и компенсация определенная была. Курт гордился тем, что группе удалось достичь таких высот, и испытывал немалое облегчение от того, что впервые в жизни наконец заработал столько денег, чтобы жить комфортно.

Тем вечером, когда была сделана эта фотография, Курт наслаждался возможностью снова стать обычным фанатом. Mudhoney была одной из его любимых сиэтлских групп, и он дружил с ее вокалистом Марком Армом. Хорошо знаком он был и с Юджином Келли из Eugenius (первоначально группа называлась Captain America, но Marvel заставили их отказаться от этого имени). Келли написал песню Molly’s Lips для своей предыдущей группы, The Vaselines; Nirvana выпустила кавер на нее на одном из своих первых синглов. Еще год назад Курт смотрел на Арма и Келли снизу вверх, а теперь он словно превратился в их более успешного младшего брата, который великодушно их подбадривал.

Несмотря на то что по MTV клипы Nirvana крутили по нескольку раз в день, зрители не лезли к Курту. Может быть, потому, что благодаря своему росту (метр семьдесят три) и сколиозу, из-за которого он слегка сутулился, Курт легко сливался с толпой, а может, потому, что одевался точно так же, как и во времена, когда денег у него вообще не было – в рваные джинсы и кроссовки Converse, или потому, что его не сопровождала никакая свита или охранники. Хотя я лично подозреваю, что многие фанаты тем вечером узнали Курта, но понимали, что его лучше оставить в покое, не мешая наслаждаться музыкой.

Курт недавно прошел курс реабилитации и, насколько я мог судить, был чист. Его глаза были ясными – исчез тот печальный мутный героиновый взгляд, который я впервые увидел, когда Nirvana за несколько месяцев до этого выступала на Saturday Night Live. На реабилитацию записались и Курт, и Кортни, и она, кажется, им помогла. Я готов поклясться, что в тот момент он был по-настоящему счастлив.

Во время перерыва мы стояли в пустом углу балкона, куда пускали только по пропускам. Курт увидел фотографа, положил руку мне на плечо и с теплой улыбкой сказал: «Давай сфотографируемся», – словно знал, что я захочу позже вспомнить этот момент.

Кортни была беременна, и они недавно переехали в новую квартиру на Альта-Лома-Террейс в Голливуд-Хиллс. В последнюю минуту Курт решил устроить на новом месте вечеринку после концерта. Он тогда раздумывал, не стать ли взрослым, и на тот момент идея ему, похоже, нравилась. Квартиру оказалось найти довольно трудно. Ее едва было видно с дороги, она располагалась в каком-то странном строении, до которого можно было добраться только по канатной дороге. GPS в те времена почти ни у кого не было, а Курт толком не объяснил, как доехать, так что народу собралось очень мало, но атмосфера все равно была отличная. Я испытал большое облегчение, видя, как Курт и Кортни наконец-то радуются жизни. Этот оазис спокойствия, впрочем, продлился недолго. На следующей неделе Кортни начала давать серию интервью Линн Хиршберг для статьи в Vanity Fair; эта статья, вышедшая через несколько месяцев, принесла паре немало мучений, а «волны» от нее потом шли еще не один год.

Когда я познакомился с Куртом Кобейном, мне было сорок, а ему двадцать три. Останься он в живых, мы бы сейчас оба считались мужчинами среднего возраста, но тогда я был стар, а он молод. Курт все еще был на той стадии рокерской карьеры, когда большинство песен – о том, что ты чувствовал в подростковом периоде. Я же был уставшим от жизни ветераном, двадцать лет отработавшим в рок-н-ролльном бизнесе. У меня были ребенок, ипотека и работа в корпорации. За год до этого моя карьера пережила пик, когда меня на церемонии «Грэмми» поблагодарила Бонни Рэйтт, получившая приз «Альбом года». Характер Курта был выкован в антиистеблишментном мире панк-рока американского Северо-Запада, культуре, которая презирала общепринятые ритуалы шоу-бизнеса вроде вручения наград.

А еще у Курта было отличное понимание того, как синтезировать все аспекты рок-н-ролла. Он писал в Nirvana