Курс — одиночество - [8]

Кто-то — должно быть, Крис Брэшер (обладатель олимпийской золотой медали) — немало потрудился, чтобы вечер прошёл успешно. И хорошо сделал, ибо поначалу мероприятие носило гнетущий характер последней трапезы перед казнью. Во всяком случае, так показалось мне, когда я прибыл, но это впечатление могло быть вызвано тем, что я целый день воздерживался от спиртного, решив стартовать со всеми наравне. За мной числилось несколько неприятных случаев, когда все остальные ещё пребывали на стадии супа и хереса, а я уже начинал очень громко говорить, хлопать соседей по спине и бубнить «ты славный парень». Однако на сей раз мы все бодро шагали в ногу. Вино лилось так, как ему положено литься, когда угощает устроитель, и вечер удался на славу.

В конце торжества я обратил внимание на маленького полного человека, который смирно сидел за столиком в углу. Я подошёл к нему и представился.

— А я француз Жан Лакомб, — ответил он, вставая — Прибыл сюда из Гавра.

Отличный гамбит, хотелось бы мне испытать его на каком-нибудь чопорном закоренелом великобританце.

«Здравствуйте. Я валлиец Дэй Джон Эдвардс. Приехал сюда из Гвэнкэгурвена».

Французу это сойдёт с рук, насчёт валлийца я не так уверен, но, ей-богу, стоит попробовать.

Жан только что закончил тяжёлый трёхдневный переход, он здорово устал и сказал, что сперва передохнёт, а стартует попозже. Эти слова он произнёс после внимательного взгляда на своих бражничающих соперников, и я до сих пор не знаю точно, что он подразумевал.

Войдя во вкус у «Педро», я и ещё с полдюжины прытких валлийцев неразумно решили добавить у себя в гостинице, и было уже довольно поздно, когда мы, наконец, разбрелись по своим номерам. Однако возбуждение не давало мне уснуть. Мысли вращались вокруг гонки, яхт и моих конкурентов. Я лежал и думал об Эйре, оставшейся в Сондерсфуте. И пытался утешить себя рассуждениями о том, что мне ещё гораздо лучше, чем некоторым другим, которые прислали заявки на участие в гонках, но до сих пор не явились. Пайвер построил свой тримаран в Калифорнии, провёз его на трейлере четыре тысячи миль через все Штаты и теперь шёл на нём через Атлантику. Конечно, он опоздает к началу гонок в обратном направлении. Не повезло, парень, все труды насмарку. Мы столько слышали о его многокорпусном судне, какое оно ходкое, какое остойчивое, и так далее, и тому подобное, и я огорчался, что Пайвер не докажет нам на деле своё превосходство. Немец, заявивший о своём участии, повёл себя как-то загадочно. Поступило сообщение о его выходе из Гамбурга, но после этого он словно в воду канул; ясно, что и он не стартует. Эллисон заявил яхту под названием «Голубая мгла», типа «Уэст-Солент-Уан», вышел на ней из Аберсоха, но вынужден был укрыться в Фишгарде. Ещё один долой. Не дай бог попасть так впросак. Готовиться месяцами, трудиться, стараться — и ужасное разочарование, когда что-то тебя подвело. Дурацкое положение: объявил на весь свет о своём участии в гонках через океан, а сам спасаешься в убежище от лёгкого порыва ветра, потому что яхта не годится. Продолжая разрабатывать эту тему, я почти убедил себя, что мне здорово посчастливилось, ведь я-то завтра стартую. Перед тем как заснуть, я не забыл позвонить ночному дежурному, договорился, чтобы меня разбудили в пять тридцать утра, и заказал на завтрак два крутых яйца и четыре таблетки аспирина. Поистине алкоголь — зло!

Телефон разбудил меня своевременно, я чувствовал себя прескверно. Потребовалось огромное усилие воли, чтобы справиться с завтраком, но я знал, как важно разумно начать день, тем более когда предыдущий вечер кончился столь неразумно. Утро было пасмурное, хмурое, как раз под стать моей голове. Я поглядел на небо. Ой-ой! Зюйд-вест в пять-шесть баллов, облачно, возможны ливневые дожди. Не очень-то приятная перспектива.

Придя к яхте, я увидел, что Блонди уже трудится на «Шутнике». Дэвис, а за ним и Фрэнсис тоже явились и приступили к работе. Я суетился на борту «Эйры», но никаких серьёзных дел не было, в общем-то я просто слонялся взад-вперёд, злой и раздражённый. Два крутых яйца давили на желудок, словно свинцовые грузила, и я уже был не рад, что съел их. К восьми тридцати все приготовления были завершены, оставалось только убивать время. Пришли мои друзья, и я честно старался быть учтивым, но эта задача превосходила мои возможности, и я обрадовался, когда подошёл военный катер, чтобы вывести «Эйру» из залива Милл и отбуксировать её к Торпедному доку. «Шутник» и «Джипси Мот» уже ушли туда; Блонди — на буксире, Фрэнсис пустил вспомогательный двигатель. Целью этой затеи, о которой мы договорились заранее, было дать каждому возможность поскрести надводные борта своей яхты, очистить их от вонючего чёрного мазута, налипшего за то время, что мы стояли под ветром у коммерческого бассейна. Когда командир катера дал ход, буксирный конец так лихо развернул нос «Эйры», что корма ударилась о корпус танкодесантного судна, возле которого была пришвартована яхта. Я закричал на старшину и изверг на него поток брани, подвергая сомнению его происхождение и пол, а также способности — и не только его, а всего военно-морского флота в целом. Одним словом, это было вульгарное проявление дурных манер и дурного настроения, и я раскаялся сразу после того, как произнёс гадкие фразы, которые вырвались у меня изо рта, словно лягушки. Как только мы дошли до Торпедного дока, я извинился перед старшиной.