Курс — одиночество - [18]

Хорошо помня, каких трудов нам стоило наполнить и закупорить бутыли, я чрезвычайно осторожно орудовал штопором и извлёк пробку неповреждённой, чтобы потом можно было водворить её на место. Кругом распространился сильный запах. Я бы назвал его приятным. Я понюхал горлышко. Ей-богу, совсем неплохо. Кажется, мы выбрали ром. Воздавая должное памяти милейшей старой леди, автора рецепта, я с торжественным видом потряс бутыль, хотя её содержимое и без того было взболтано лучше, чем если бы она провела эту неделю в чреве бетономешалки. Налив около джиля в толстую кружку, я закупорил бутыль и вернул её на место, оставив штопор в пробке.

Непроницаемый туман, колыхавшийся над открытым люком, очень здорово сочетался с зельем в моей кружке. В ту самую минуту, когда я зажмурился и поднёс её к губам, внезапно раздался гудок, не очень громкий, но до чего же отчётливый. Перепуганный насмерть, я вскочил на ноги, забыл про ограниченное межпалубное пространство, боднул подволоку и нечаянно плеснул себе клопомором в лицо. Не выпуская из рук кружку, я ринулся вверх по трапу, и так как сильно пахнущая жидкость текла у меня по усам, я, хотя никто не назовёт меня скаредом, облизывался на ходу, словно старый кот. Изумительная штука! Ром, яйца, лимон и тростниковый сахар. Чуточку клейкая, пожалуй, но это ерунда. Ожидая, когда сосед даст знать о себе новым сигналом, я глотнул «Будь здоров». Потом вытер бороду. Она слиплась, но сейчас я ничего не мог с этим поделать, как не мог поделать и с приближающимся судном. Второй, гораздо более громкий гудок утвердил меня в моём мнении, что судно находится где-то справа по носу и быстро приближается. Когда ветра нет, яхта руля не слушается, и мне оставалось только ещё раз приложиться к кружке. Сигналы следовали один за другим, перемежаемые тихой бранью с моей стороны. Управившись с бодрящим снадобьем, я взял висевшую под рукой финку и провёл по лезвию большим пальцем — если дело примет плохой оборот (а к тому всё шло), я смогу быстро перерезать концы, крепящие к рубке спасательный плот. Воздух вокруг яхты буквально дрожал от хриплого рёва сирены. После очередного сигнала я отчётливо услышал шум двигателей. Похоже на теплоход. Глухой ровный рокот, всё громче и громче… Я поглядел на привязанное к рубке весло. Нет, не то. Даже если бы я ещё успел разогнать им яхту, всё равно неизвестно, в какую сторону грести. Подумал о моём собственном ревуне, но решил, что в создавшейся ситуации его жалкий писк прозвучит не так, как надо. И тут — только тут! — я вспомнил про аккуратно уложенный в кладовке радарный отражатель.

— Поделом тебе, Хауэлз, если тебя подомнут. Пеняй на себя.

Теперь поздно думать об установке отражателя. Только я кончил себя распекать, как услышал нарастающий плеск воды, рассекаемой носом корабля, а ещё через несколько секунд из тумана возник и сам корабль. Глаз просто не успел охватить его размеры. Тёмный форштевень, увенчанный белым полубаком, появился и заскользил мимо, в ту же секунду волна подняла фолькбот и отнесла его в сторону от грозно нависшего носа. Мой взгляд скользнул вверх по стальной стене и задержался на крыле мостика, где стоял, опираясь на поручни, молодой помощник капитана. Забавное удивление на его лице сменилось свирепой гримасой, когда он крикнул что-то весьма нелестное об этих болванах, которые зовутся яхтсменами. К сожалению, я не разобрал слов и успел только поднять два пальца в ответ, прежде чем он исчез в «гороховом супе», исчез так основательно, что хотелось спросить: да был ли он на самом деле?

Я медленно опустился на банку кокпита, у меня дрожали колени, а волосы на затылке стояли дыбом.

— Сам, сам во всём виноват.

Мрачный вой удаляющегося корабля подстегнул меня, и я открыл кормовой люк, чтобы сделать то, что надо было сделать несколько раньше, — найти радарный отражатель. Впрочем, найти отражатель было нетрудно, сложнее оказалось извлечь его из-под тросов, канистр с керосином, запасных скоб, плавучих дымовых шашек и прочих предметов, которые ухитряются скопиться в редко используемых рундуках. Наконец я вытащил его и собрал. Технически — восьмигранный пучок, а с моей точки зрения — попросту какая-то нескладная штука, тем не менее у меня стало легче на душе, когда отражатель был поднят на предельную высоту между бакштагами. Спустившись в каюту и размышляя, что приготовить на обед, я мысленно вернулся назад и представил себе судно, мчащееся мимо в каких-нибудь двадцати ярдах от яхты. А была ли у него на верхнем мостике радиолокационная антенна? Честное слово, я её не видел. Мне стало смешно. В ознаменование сего счастливого события, а также чтобы смочить пересохшую глотку, я начал трапезу с хорошей дозы джина с лимонным соком.

На следующий день была пятница. В три часа — утра довольно удручающее время суток — я трудился на палубе, ставил стаксель, спеша запрячь в него зюйд-вест силой в четыре балла, и радовался, что опять продвигаюсь на запад. Чтобы держать нужный курс, надо было идти левой скулой к ветру и волне, а это при полном заборе ветра гротом и большим стакселем было непосильной задачей для автоматического рулевого устройства. Дело в том, что развёрнутый грот заставлял яхту приводиться к ветру. Она стремилась лечь на курс вест-зюйд-вест, но это означало отклонение на двадцать градусов к югу от нужного мне курса, поэтому я снял с вахты Железного Майка и стал к румпелю. Впервые за много месяцев я сам взялся за руль, обычно Майк справлялся со своими обязанностями, а если на борту был кто-нибудь из моих друзей, я не стеснялся поручать ему управление судном — всё попросторнее в каюте.