Куриный бульон для души. 101 история для мам. О радости, вдохновении и счастье материнства - [13]

Тронутая до глубины души, я распаковала свой подарок. По моим щекам полились слезы. В упаковке лежал высокий прозрачный контейнер, украшенный сверкающей надписью «Объятия». Он был набит крошечными подушечками в форме сердец, которые моя дочь сшила своими руками.

Бернадетт сейчас далеко, но каждый раз, когда я гляжу на тот контейнер с сердечками, мне кажется, что она снова меня обнимает.

Некоторые семьи оставляют будущим поколениям богатство или славу. Но я помню, как отец обнимал меня, и чувствую, что, если смогу передать будущим поколениям этот простой акт любви, наша семья будет поистине избранной.

Лоретта Холл

Чесночные истории

Вспоминая маму, я представляю, как она готовит на кухне очередное действенное снадобье. Она не умела ни читать, ни писать, но ее голова хранила тысячелетнюю мудрость ее народа. Она считала, что детские болезни – это козни ангела смерти Малах-Гамавета, который пытается добраться до нас, маленьких детишек. И она неустанно боролась со злом. Ангелу смерти ни за что было не выстоять перед моей мамой и ее зельями. Но вот беда – все ее снадобья пахли чесноком!

– На, пополощи горло и проглоти.

– Но ма, – вопил я, – тут чеснок и всякая муть. У меня будет пахнуть изо рта.

– Ну и что? Зато горло пройдет. Полощи. Малах-Гамавет тоже ненавидит этот запах.

Конечно, на следующий день симптомов любой болезни как ни бывало. Компрессы из толченого чеснока помогали от высокой температуры. Припарки с чесноком, гвоздикой и перцем – от насморка или зубной боли. Некоторые семьи пахли душистым мылом, но не мы. Мы всегда пахли, как наваристый суп.

К каждой дозе своих домашних антибиотиков мама прибавляла тайный заговор для отвода дурного глаза, а мы прислушивались к загадочным звукам ее голоса и пытались отгадать, что же они означают. Может быть, мама и была чересчур суеверна, но в нашей округе многие семьи были такими – отличался только национальный колорит. В рубашки моего приятеля Риччи были вшиты чайные пакетики, набитые итальянским травяным «лекарством», – ну и запах шел от них! А мой друг-грек по имени Стив обкладывал все тело мешочками с табаком. Он звал их «амулетами на удачу».

Задолго до того как современная медицина стала творить чудеса, все семьи в нашем «большом котле» стряпали свои собственные лекарства. Представьте себе, какие ароматы витали в классной комнате, куда набились тридцать пять детишек? Боже мой, ну и запах! Наша учительница мисс Харрисон лезла от него на стенку. Мы часто видели в ее глазах слезы – уж не знаю, что ее доводило – запах или наше поведение.

– Передайте матерям, чтобы они перестали натирать вас чесноком, – кричала она, изящно прикрывая нос кружевным платочком. – Я не выношу этого запаха! Ясно вам?

Очевидно, этническая группа мисс Харрисон не полагалась на средства народной медицины. Мы не чуяли ничего особенного.

Но вот началась эпидемия полиомиелита, и моя мама лицом к лицу столкнулась со своим врагом Малах-Гамаветом. Тогда даже я не смог выносить запах ее нового секретного оружия. Она выдала каждому из нас по три льняных мешочка, набитых чесноком, камфарой и бог знает чем еще. Их полагалось носить на шее. В тот раз мисс Харрисон и ее пахучие ученики заключили перемирие, и окна в классе были распахнуты настежь. И конечно же, мама разбила врага в пух и прах; никого из нас не постигла опасная болезнь.

Только однажды мамина артиллерия подвела. Мой брат Гарри заболел дифтерией, и тогда чесночная панацея не сработала. Поэтому ей пришлось вытащить из рукава другой трюк. Гарри начал задыхаться, и вдруг мама громогласно велела нам молиться за жизнь Дэвида.

– Ма, кто такой Дэвид? – спросили мы.

– Вон он, в постели.

– Нет, ма, это Гарри.

Мы подумали, что она выжила из ума.

Она схватила нас и громко сказала:

– Это Дэвид, поняли? – Затем, понизив голос, она пояснила: – Мы обманем Малах-Гамавета. Он подумает, что перед ним Дэвид, и оставит нашего Гарри в покое. Когда я велю, кричите как можно громче.

Мы внимательно слушали, как она взывает ко злу, к ангелу смерти.

– Малах-Гамавет, – сказала она, – внемли. Ты пришел не к тому мальчику. Это Дэвид лежит в постели. В нашем доме нет Гарри. Уходи! Оставь Дэвида в покое! Ты обознался!

Некоторые семьи пахли душистым мылом, но не мы. Мы всегда пахли, как наваристый суп.

Затем она махнула нам, и мы хором закричали:

– Малах-Гамавет, это правда! Это правда! У нас нет брата Гарри! Это наш брат Дэвид! Это Дэвид, Малах-Гамавет!

Мы молились за жизнь нашего брата, а мама вещала на смеси идиша и всех остальных языков, которые смогла припомнить. Вновь и вновь она повторяла свои вирши. Всю ночь мы, три напуганных маленьких души, не спали, убеждая ангела смерти, что он совершил ошибку.

Дэвид выжил. Все верно – я сказал Дэвид. С того дня имя Гарри навсегда исчезло из нашей маленькой вселенной. Суеверие, скажете вы? А зачем рисковать понапрасну?

Шли годы, мы выросли, покинули наши комнаты и получили образование. Мама почти перестала готовить снадобья. Но когда мне было сорок семь, у меня случился инфаркт. Какое же облегчение было написано на лице медсестры, когда мама наконец-то покинула мою больничную палату.