Курчатов - [135]

Во всей проделанной гигантской работе Курчатов с соратниками, догоняя, перегонял американцев. Первые наши реакторы были спроектированы и построены лучше американских^[605]. Сравнивая историю создания уран-графитовых реакторов СССР и США, следует не забывать, что Урановый комитет США начал работать в октябре 1939 года, а первый реактор был пущен в декабре 1942 года. В СССР Ф-1 был пущен в декабре 1946 года (работы начаты в марте 1943-го), то есть был создан быстрее, чем в США, а возможности его были значительно шире. Мощность достигала 4000 кВт, а американского — всего 200 Вт. Первый реактор по производству плутония в США был пущен в сентябре 1944-го, в СССР же, начатый строительством в 1947 году, введен в действие в июне 1948-го. Все задачи СССР решал в тяжелый период войны и первый год восстановления народного хозяйства, исключительно своими силами. В США, обладавших высокоразвитой индустрией и не пострадавших от войны, задача выполнялась с помощью выдающихся ученых, эмигрировавших из Европы^[606].

Позже участники атомной эпопеи вспоминали те годы, как лучшие годы жизни, как годы подлинно творческого труда. Их воодушевлял личный пример Курчатова-руководителя, тогда еще беспартийного, Курчатова-товарища, необыкновенные человеческие качества которого распространялись на всех. Никто другой, по оценке соратников, не справился бы с поставленной задачей лучше и быстрее, чем Курчатов: «Работы требовали руководителя нового типа. Игорь Васильевич оказался правильным человеком на правильном месте»^[607].

Личные качества Курчатова были одной из решающих причин успеха дела. Большинство знавших его людей сохранили в памяти светлый образ энергичного и веселого руководителя. Он успевал побывать в лабораториях и на предприятиях, проверить ход работ, поговорить с исполнителями, взбодрить и «озадачить» (то есть сформулировать задачу). Встречи с ним ожидались с нетерпением, радовали, воодушевляли и запоминались. «Из многих тысяч людей, решавших атомную проблему, не было в те годы на заводах, в институтах, на полигонах человека более популярного, более уважаемого, чем великан с медленной „косолапой“ походкой, вечно лучистыми глазами и теплым кратким именем „Борода“»^[608].

О строительстве атомного комбината на Южном Урале и пуске объекта «А» рассказывали непосредственные участники и руководители: начальник Первого главного управления Б. Л. Ванников, главный инженер, а затем директор комбината «Маяк» Е. П. Славский, сменивший его Б. Г. Музруков, так же как и Курчатов, не жалевшие себя в работе, вкладывающие в нее всю душу. Эрудированные, грамотные, в новых атомных делах они разбирались быстро, умело находили верные решения. Работа накрепко сплачивала, и многие подружились — по словам Славского, «ходили как припаянные друг к другу». Работая в тяжелейших условиях, со временем не считались. При наладке реактора и рабочие, и инженерный персонал спали по несколько часов в сутки, зачастую прямо в производственных корпусах.

Напряжение было колоссальным. Вот какой случай приключился с Е. П. Славским. Они с Курчатовым уговорились отдыхать по ночам три-четыре часа по очереди: пока один дежурит на наладке, другой хоть немного поспит, потом наоборот. Однажды Славский после смены только успел положить голову на подушку, как раздался телефонный звонок. Курчатов кричит: «Ну как, выспался?!» — «Еще не лег», — отвечает Славский. «Ну так выезжай немедленно! Аварийно!» — «Да что случилось?» — «Потом скажу». Славский вызвал шофера, а сам думает: «Прилягу на те 15–20 минут, пока доедет машина». Лег — и как провалился. Но заряженность организма была огромна, будто на пружинах! Славский вскочил — проспал три нормы! Бегом к телефону, объясняться с Курчатовым. А он его успокаивает: «Ничего, давай досыпай! Справились! Утром я все расскажу». «Оказывается, — вспоминал Славский, — при опускании в реактор металлических урановых блочков произошла небольшая утечка радиации и сработала сигнализация. Игорь Васильевич и позвонил мне. А я, сам того не желая, проспал аварию»^[609].

Говоря о роли Берии в атомном проекте, Славский отмечал, что тот не мешал ученым: «В научных, инженерных вопросах он не разбирался, а поэтому к мнению специалистов всегда прислушивался. Что же касается организационных проблем, мобилизации людей и ресурсов, то, пользуясь своей огромной властью, он помогал проводить в жизнь все необходимые решения. Но все „ходили под страхом“. Первухин пишет, что „в случае неудачи нам бы пришлось понести суровое наказание за неуспех“, он абсолютно прав»^[610].

Евгений Иванович Забабахин, академик, Герой Социалистического Труда, общавшийся с Игорем Васильевичем в экспедициях, связанных с финишными испытаниями атомной техники, писал не только о деловой стороне жизни Игоря Васильевича, но и о его облике, личных качествах и отношениях с людьми: «Работа была напряженной, но размеренного расписания ее не было, ночные авралы и срочные поездки в поле перемежались паузами, когда можно было спать, рыбачить, загорать или заниматься отвлеченной наукой… Он всегда был бодр, держался прямо и говорил громко, т. е. был совсем не похож на того мрачноватого киногероя, каким его изобразили в посвященном ему фильме. Он был очень подвижен, много ездил и стремился общаться с широким кругом людей. Лично меня он заставлял иногда рассказывать расчеты и выводы из них, хотя с большим основанием мог спросить это с моих маститых начальников Зельдовича, Харитона или Щелкина.