Курако - [11]

— Попрыгай у меня, попрыгай, обезьяна, — шептал Курако.

Француз вскочил, наконец, на кучу руды, камни разъехались у него под ногами, он споткнулся и, уронив цилиндр, полез вверх, хватаясь руками за руду. Только очутившись в безопасности, весь измазанный рыжей пылью, еще тяжело дыша, он начал ругаться. Курако затормозил, поднял цилиндр, отряхнул и сказал по-французски, указывая на чугунные плиты:

— Извините, мосье. Этот паркет весь в ямах, тележка вырывается из рук. Примите вашу шляпу вместе с моими сожалениями.

Его выпуклые черные глаза смеялись. Д’Оризон что-то буркнул и, увязая ногами в осыпающихся красных камнях, осторожно сошел. Курако свистнул и покатил.

На следующий день двор, по распоряжению директора, принялись выкладывать новыми плитами. Горяйнов отыскал Курако и, улыбнувшись, сказал:

— Ты, оказывается, умеешь хорошо по-французски...

Курако был очень находчив и остер на язык. Люди вспоминали десятки лет спустя некоторые его реплики. Горяйнову он мгновенно ответил:

— А вы, оказывается, не умеете по-русски.

Горяйнов вздохнул. Этот добрый по натуре человек сам знал, что не ему, как-то незаметно купленному банками Парижа, защищать русское национальное достоинство. Иногда за бутылкой шампанского он каялся, плача пьяными слезами, но глубокие чувства были неведомы ему, — он плыл и плыл, не делая усилий и не сопротивляясь, по волнам легкой жизни.

Горяйнов распорядился, чтобы с завтрашнего дня Курако шел работать на печь пробером — носить в лабораторию пробы чугуна и шлака. Там нужно знать французский язык и можно научиться металлургии.

Курако охотно согласился.

Итак, отверженный «приличным» обществом парень, год назад сбежавший из родительского гнезда, поднимается на первую ступень заводской служебной лестницы.

Можно ли сравнить положение пробера с выматывающей душу профессией каталя? Работа его куда легче и чище. Да кроме того, она приближает работника к изучению доменного дела.

Курако дежурит у подножья домны, у ее горна, в ожидании выпуска чугуна и шлака. Каждые три часа горновые пробивают летку — нижнее отверстие домны, и из нее вырывается поток жидкого чугуна. Он течет по желобам, по канавам, змеящимся вдоль заводского двора. Когда чугун застынет в ноздреватые чушки, его отправляют на передел в сталелитейный цех.

Еще чаще, чем чугун, выпускают шлак — отход производства. В тот момент, когда извергается его пламенеющая струя, Курако зачерпывает из нее пробу длинной железной ложкой. Стремглав он летит к Пьерону, в лабораторию. По пробе шлака там определяют, правилен ли ход печи.

— Беги к мастеру! Пусть прибавит полвагона извести на «калошу».

С этим приказом Курако возвращается к горну. Телефона на заводе пока еще нет. Диспетчерскую службу несет пробер.

Целый день Курако носится по двору, стуча своими деревяжками, ловко перепрыгивая через канавы с бегущим чугуном или шлаком. Он уже сбросил ненавистную мешковину каталя. Он одет в брезентовый костюм, которому не страшны летящие искры. Парусиной обшиты сверху и деревянные колодки, заменяющие ему башмаки. У горна, того и гляди, ступишь на чугунные коржи, подернутые тонкой сизой коркой, или на еще дымящуюся шлаковую лаву. Лапти и кожаные башмаки быстро перегорают, дерево лишь обугливается. Колодки болтаются на ногах. Их делают просторными, чтобы можно было мигом сбросить, если нога попадет в жидкий чугун.

Совершая бесконечные рейсы от горна к лаборатории, Курако несколько раз останавливается на заводском дворе: то хлопнет по спине земляка-нагрузчика и расспросит его о жизни, то заведет знакомство с газовщиками. Это категория грамотных рабочих. Они находятся у воздухонагревательных камер и должны разбираться в газовых приборах. Небольшая оплошность — и произойдет разрушительный взрыв.

Вот выстроились неподалеку от домны башни с закрытым куполообразным верхом. Они похожи на огромные, поставленные в ряд, артиллерийские снаряды. Это и есть газонагревательные аппараты. В 1860 году англичанин Каупер изобрел их и ввел в обиход. До этого воздух, впускаемый в домну, подогревался в трубах, помещенных в особых топках. Примитивные топки поглощали много угля и были неудобны. Большим шагом вперед явилось применение с 1832 года газа, выделяемого домной. Плавильная печь начала сама себя обслуживать. Подлинную же революцию в доменном деле произвели кауперы.

Снаружи кауперы закованы в броню из тщательно склепанных железных листов. Внутри они выложены кирпичами в виде решетки. Сквозь толщу этой кладки проходит снизу вверх множество каналов. В каналы впускается воспламененный газ. Он горит два-три часа. Это тепло, доходящее до тысячи и выше градусов, получают кирпичные стенки каналов. Затем в каналы впускают атмосферный воздух. Накалившись до 600—800°, воздух становится пригодным для домны.

Вокруг домны от вдуваемого воздуха стоит невообразимый гул и свист. Разговаривая, надо кричать соседу в самое ухо. Расставив ноги, забыв все на свете, Курако глядит на плавильную печь, от которой зависит вся жизнь завода. Она состоит из двух усеченных конусов, сложенных своими широкими основаниями. На высоте двух-трех человеческих ростов домна опоясана круглой толстой трубой, похожей на круг гигантской колбасы. От нее ответвляется несколько рукавов, идущих к особым отверстиям в кладке печи. Через отверстия эти, называемые фурменными, в домну проникает нагретое в кауперах дутье. Со скоростью вихря ветер несется сквозь фурмы вверх по печи, продувая плавильные материалы. Он выталкивает через верхний зев домны тучи пыли, пламенеющие куски руды и кокса, угрожая работающим на колошнике людям.