Купленная революция. Тайное дело Парвуса - [106]

Теперь Парвус предан собственными товарищами по партии, а тот, кого он сделал лидером, оттолкнул его. Таким образом, он потерял основу для своих действий, с помощью которых мог управлять немецкой политикой в отношении России. Достигнув конечной цели и для Берлина, и для Ленина, он выполнил свое назначение и превратился в мавра, который может уходить. Горечь его поражения не знает границ.

Парвус тихонько сообщает на Вильгельмштрассе в Берлин, где желают убрать его из Стокгольма, что готов приехать.

Берлин принимает его более дружелюбно, чем он мог ожидать после проявленного к нему недоверия, и вселяет надежду, что он еще будет востребован. И это на самом деле так: мирный договор еще не подписан, но даже если бы и был подписан, кто знает, не появится ли впоследствии желания избавиться от Ленина — «избавиться после выполненной работы», как написал кайзер на полях одного письма. Курт Рицлер предвидел это, когда писал из Стокгольма в Берлин фон Бергену, чтобы подготовить к приему Парвуса:

«Если его интересы снова пойдут параллельно с нашими, он опять станет слишком важным, и я рекомендовал бы побеседовать с ним в Берлине очень доверительно и близко, особенно посоветоваться по румынскому вопросу (…) Он очень сильный специалист, и у него отличные идеи. Легко может получиться так, что Мы в скором времени будем заинтересованы опираться в России на более широкие круги, а не только на Ленинское окружение, и тогда он нам обязательно будет нужен. У него не должно возникнуть подозрения, что от него здесь хотят избавиться.

Я ничего не имею против его возвращения, тем более если в Бресте дела идут хорошо. Я только думаю, что мы в скором времени сможем его лучше использовать на другом месте…»

Тем временем в Брест-Литовске еще в декабре 1917 года начались переговоры о мире: Между двумя сторонами, тайными многолетними партнерами, намечается глубокий разрыв. От лозунга «Без аннексий и контрибуций» не осталось и следа. В связи с гигантскими территориальными, экономическими и финансовыми требованиями Германии переговоры скоро заходят в тупик. А именно: немецкая сторона требует четверть Европейской территории России с отделением Эстонии, Лифляндии, Финляндии и Украины, плодородную сельскохозяйственную область, четверть железнодорожной сети, треть текстильной промышленности, три четверти железнорудных и каменноугольных шахт, хочет присвоить продукцию украинского сельского хозяйства и контролировать кавказские нефтяные скважины. К тому же еще шесть миллиардов марок — четверть в золоте сразу, остальное — до осени 1918 года.

Русские делают ставку на время. Им совершенно очевидно, что, поспособствовав заключению мира своим девизом, они должны были добиваться успеха, что ясно и противоположной стороне. Однако начало революционных беспокойств в Германии или Австро-Венгрии могло бы спасти новое советское руководство от последствий подобного договора. Демонстрации в Вене в этом отношении вселили в Ленина надежды.

Это демонстрирует переписка между Рицлером из германского посольства в Стокгольме, состоящим в контакте с правительством Ленина, и Министерством иностранных дел. Из нее следует, что «венские события разбудили новые надежды Воровского». Поэтому следует «соблюдать твердость по отношению к русскими только в случае, если венские события и там приведут к новым требованиям, пойти на уступки», — а именно близ Украины, в районе Галиции. Очевидно, во время венских забастовок политики своими высказываниями нарушили немецкие планы, поэтому Рицлер жалуется: «…высказывания недооценивающей положение левой прессы в Австро-Венгрии осложняют заключение договора».

Переговоры в Брест-Литовске представляют собой последний этап совместного пути германского правительства и программы Парвуса. Атмосферу этих встреч характеризует напор, движущий Германией, желающей поставить все на карту и использовать зависимость правительства Ленина от заключения мира, а также и советскими руководителями на переговорах, которые не могут ничего противопоставить этому напору и борются за сохранение своей власти. Эта атмосфера отражена в записях ведущих партнеров по переговорам. Так, например, генерал Гофман, Верховный главнокомандующий Германской Восточной армией, насмехаясь над неоднородностью делегации и ее лицемерием, делает такую запись:

«Я никогда не забуду первого обеда с русскими. Я сидел между Йоффе и Сокольниковым, тогдашним комиссаром финансов. Напротив меня сидел рабочий, которому, по-видимому, множество приборов и посуды доставляло большое неудобство. Он хватался то за одно, то за другое, но вилку использовал исключительно для чистки своих зубов. Наискосок от меня рядом с князем Хоенлое сидела террористка Бизенко, с другой стороны от нее — крестьянин, настоящее русское явление с длинными седыми локонами и заросшей, как лес, бородой. Он вызывал у персонала некую улыбку, когда на вопрос, красное или белое вино предпочитает он к обеду, отвечал: «Более крепкое».

Йоффе, Каменев, Сокольников производили впечатление настоящих интеллигентов. Они с воодушевлением говорили о стоящей перед ними задаче привести российский пролетариат к высотам счастья и благосостояния. Никто из них ни на минуту не сомневался, что обязательно настанет такой момент, когда народ сам будет управлять государством, руководствуясь марксистским учением. Они верили в то, что всем людям будет хорошо, а некоторым, — здесь Йоффе подразумевал, вероятно, себя, — чуть-чуть лучше. (…) В остальном русские открывали переговоры сразу потоком пропагандистских речей и нападками на «империалистов»…»