Купе смертников - [4]

Шеф сказал: хорошо, все проще простого, для начала надо поговорить с людьми. Он достал из кармана мятую сигарету, покрутил ее в пальцах. Поискал глазами зажигалку. Грацци подошел поближе к нему и дал ему прикурить. Наклонившись к огоньку, шеф проговорил: во-первых, улица Дюперре, если она действительно там жила. Он затянулся, кашлянул, сказал, что ему следовало бы бросить курить. Во-вторых, как ее там, фирма «Барлен». В-третьих, найти родственников, чтобы ее опознали.

Он взглянул на лежащий перед ним листок с рисунками и сказал с благодушной улыбкой, что это очень забавно. А что думает об этом сам Грацци?

Грацци ничего не думал.

Шеф проговорил «ладно» и встал. Он собирался пообедать вместе с сыном в одном из бистро Центрального рынка. Сын намерен поступать в школу Изящных искусств. Двадцать лет, а в голове ветер гуляет. Только труба и изящные искусства, вот и все, что его интересует. Сын у него настоящий кретин.

Натягивая пальто, он на мгновение остановился, вытянул вперед указательный палец и повторил, что уж он, Грацци, может ему поверить, сын у него настоящий кретин. К несчастью, это ему не мешает его любить. Уж он, Грацци, может ему поверить, у него просто сердце разрывается.

Он снова сказал «ладно». Они еще побеседуют после обеда. А как со списком пассажиров, взявших билеты на поезд? Эти железнодорожники никогда не спешат. Во всяком случае, не стоит пока слишком загружать лабораторию. Придушить в поезде красотку — это работа не для профессионала. Не успеет Грацци оглянуться, как какой-нибудь псих свалится ему на голову: я любил ее и тому подобное. И тогда можно будет передать дело этой скотине Фрегару.

Закутав шею теплым шерстяным кашне в красную клетку, он стал застегивать пальто на толстом животе, который торчал у него словно у беременной женщины. Он пристально посмотрел на Грацци, на его галстук. Он никогда никому не смотрел прямо в лицо. Говорили, что у него что-то с глазами, что-то с ним в детстве приключилось. Но разве можно поверить, что и он был когда-то ребенком?

В коридоре он оглянулся и окликнул Грацци, который в эту минуту входил в комнату инспекторов: да, он чуть было не забыл сказать. Это касается истории с игральными автоматами, тут надо действовать очень осторожно, замешано слишком много народу. И пока не передадут все сведения в Управление безопасности, не следует слишком высовываться. Так что если какой-нибудь газетчик крутится здесь, в их конторе, хорошо бы ему подсунуть историю задушенной красотки, а об остальном промолчать. Имеющий уши, да слышит.

* * *

Первый «газетчик, крутившийся в их конторе», поймал Грацци за рукав в шестнадцать часов, когда тот вместе с белокурым собирателем жемчуга возвращался с улицы Дюперре. У него была серьезная улыбка и процветающий вид постоянного сотрудника «Франс Суар».

Грацци подарил ему со всеми полагающимися оговорками историю женщины, задушенной на Лионском вокзале, и великодушно достал из бумажника фотографию с удостоверения убитой, переснятую отделом криминалистики. Жоржетта Тома была там такой, какой ее нашли, с искусным макияжем, хорошо причесанная, ее вполне можно было узнать.

Журналист присвистнул, внимательно все выслушал, сделал кое-какие пометки, взглянул на наручные часы, сказал, что летит в Институт судебной медицины; он там подмажет одного типа и, если повезет, перехватит консьержку с улицы Дюперре, которая должна опознать покойницу. У него остается пятьдесят минут, он может еще успеть тиснуть заметку в последний вечерний выпуск.

Он так спешил, что через четверть часа все парижские газеты были оповещены своими «доброхотами» о случившемся. Но для них это уже не представляло интереса, поскольку следующий день был воскресеньем.

* * *

В 16 часов 15 минут Грацци, расстегнув пальто, собирался уже сесть за телефон, чтобы выяснить, куда приведет его записная книжка погибшей, как вдруг увидел у себя на столе написанный от руки список пассажиров, купивших билеты на места с 221-го по 226-е в «Фокейце». Все шестеро купили билеты заранее, за сутки или двое до отхода поезда:

место 221 — Риволани, пятница 4 октября, Марсель;

место 222 — Даррес, четверг 3 октября, Марсель;

место 223 — Бомба́, четверг 3 октября, Авиньон;

место 224 — Тома, пятница 4 октября, Марсель;

место 225 — Гароди, четверг 3 октября, Марсель;

место 226 — Кабур, среда 2 октября, Марсель.

Услуга за услугу: инспектор, которого звали Грацци, позвонил в Институт судебной медицины, чтобы поймать там журналиста и попросить его вставить в свою статью этот список. На другом конце провода ему велели подождать, и Грацци ответил, что не вешает трубку.

Место 226

Рене Кабур уже восемь лет ходил в одном и том же пальто с хлястиком. Большую часть года он носил вязаные шерстяные перчатки, вязаные жакеты с длинными рукавами и толстое кашне, не позволявшее ему ворочать шеей.

Он был мерзляком, быстро простужался, и с первыми холодами он, человек и так по натуре угрюмый, превращался чуть ли не в неврастеника.

Каждый вечер он выходил из филиала «Пари-Сюд» фирмы «Прожин» («Прогресс на вашей кухне») чуть позже половины шестого. Хотя прямо напротив его конторы находилась автобусная остановка, «Площадь Алезии», он садился в свой 38-й автобус на конечной остановке, у Орлеанских ворот, чтобы быть уверенным, что займет удобное сидячее место. В течение всего пути, до самого Восточного вокзала, он не отрывался от своей газеты. Читал он «Монд».