Кундуз-Гардез - [14]
Заливается рота, хохочет, корчатся от смеха десантники, анекдоты офицер роте рассказывают, а не поверку осуществляет.
— Ха-ха, о хо-хо, — радуются великой годовщине бойцы.
Плюет ротный на список личного состава и уходит. Закончена поверка. А утром все как огурчики. Похмелья от косяков не было, вот только жрали или тогда говорили, хавали как…, ну понятно я думаю. Вот только не подумайте, что у нас в бригаде анархия была, знали, знали отцы-командиры, когда надо гайки закрутить, и как это сделать, а когда лучше глаза закрыть, ничего не вижу не чего не слышу. Да и мы солдатня, тоже знали, когда можно и нужно, а когда лучше о дисциплине и воинской субординации вспомнить.
Вы уж нас не судите, только представьте. Кинули бригаду — полторы тысячи молодых здоровенных парней в чужую страну в голое поле. Холод, голод, грязь, война, а в перерывах между операциями попытки хоть как-то подсобными средствами обустроить быт. Отдых? Развлечения? Даже и не мечтай солдат. Твое развлечение это марш бросок по горам, твой отдых это строительные работы. Скучно, тоскливо. А так хочется отдохнуть, так хочется расслабиться, забыть обо всём, забыть… Эх братишка давай косяк что ли забьем…
И заканчивая с сагой о пыхтении, скажу, никто из моих земляков тех, кто пытался приобщить меня к радостям суровой службы, вернувшись домой, наркоманом не стал. Все они на данное время живы и здоровы, и даже алкоголем не злоупотребляют. Нормально живут ребята, насколько можно жить нормально в нашей стране.
На следующий, после знакомства с историей бригады, день я очухался на кровати, раскрыл сонные глазки и удивился: «Мамочка ты моя родная! А где же: «Рота подъем! Выходи строится!», и почему меня, хотя уже полдень, никто пинками с кровати не скинул. Пока валялся на кровати осматривался. Большая палатка ткань двойная, влагу не пропускает такая ткань и в холод тепло в помещении сохраняет. По обе стороны палатки установлены два ряда двухъярусных железных коек рядом тумбочки. На земле деревянный настил из сколоченных досок, две чугунных печки «буржуйка». У обоих выходов из палатки самодельные ящики для хранения оружия и боеприпасов. Вот и весь мой дом на полтора года.
Выхожу из палатки, в курилку, там сидят мои новые сослуживцы смолят «Смерть на болоте» (прим. автора. Так назывались пайковые сигареты: «Охотничьи»), на меня ноль внимания.
— А что подъема не было? — присаживаясь на лавочку, спрашиваю я.
— Был, — равнодушно выпустив никотиновый дымок отвечает мне собеседник, — и завтрак был, обед скоро.
— А меня, почему не разбудили, — недоумеваю.
— Ты что шнурок совсем оборзел? — разозлился голый по пояс солдат и кинул в урну окорок, у него на худом плече синяя искусно выколотая татуировка: «парашютист в свободном парении». Смерив меня недружелюбным взглядом парень раздраженно добавил, — Тут тебе денщика нет, что бы тебя будить. Сам встанешь.
— Да я не об этом, — слегка смутившись пытаюсь объясниться я, — где развод на ученья или работы, у вас, что каждый встает, когда хочет?
— Общий подъем в шесть часов, но обычно все встают в восемь к завтраку. Ты пьяный был да еще обкуренный, ребята-земляки твои, попросили тебя не трогать, дать возможность отдохнуть, а уж завтра вставай как все, — пояснил мне дежурный по роте, тоже с меланхоличным видом смоливший сигарету в курилке.
— А если бы офицеры зашли? — продолжаю недоумевать я.
— Ну и что? — даже не глядя в мою сторону, дежурный сплюнул в лежавшую посередь курилки, потрескавшуюся резиновую шину от ЗИЛа, промазал и огорченно вздохнув, объяснил:
— Раз спит человек, значит ему положено. Если его пинками не подняли, значит так надо. Не лезут офицеры в нашу жизнь, не их это дело. Мы все вопросы сами решаем, так как нам надо. Понял?
Понял?! Конечно, все понял! Нет, вот житуха, прям по мне! Очень, очень мне бригада понравилась.
А вот обед совсем не понравился, плохо пропечённый черный хлеб — черствый и кислый, первое — жидкий супчик с сушеным картофелем без мяса, второе — каша сечка без масла, третье — я даже в ужасе глаза зажмурил, в бачке поверх компота плавают сварившиеся черви.
— Это они в сухофруктах, жили и жрали, теперь мы их сожрем, — успокоил меня раздатчик, разливавший еду из армейских термосов притащенных с батальонной кухни, — у нас такое блюдо мясной компот называют. Чего глаза вылупил? Привыкай!
Тарелки? Не было такой роскоши не для нас она. Из котелков ели. Поешь, вымоешь котелок, а хочешь и не мой, твое дело, можешь жрать из грязной посуды, только не удивляйся что тебя отдельно от остальных есть заставят. Где ели? А кто где хочет! Столовой не было.
Еще мне не понравилось, что после обеда погнали на работу. Яма в глубину два метра, почва глина. Объяснили мне, как из этой глины кирпичи формируют, сушат, а затем из этих кирпичиков домики строят, бригаду обустраивают. Норма, на одного бойца, двести кирпичей в день.
— А если я не буду? — попытался борзануть я.
— Все работают и ты будешь, — спокойно сказал мне напарник по работе маленький худенький одетый в одни выцветшие сатиновые трусы солдатик-башкир, — А если начнешь борзеть, мы тебя бить не будем, твоим земам скажем, они тебя и отмудохуют, они полное право имеют своего земляка воспитывать. Ну, как будем работать?
Это была война, и мы все на ней были далеко не ангелами и совсем не образцовыми героями. Осталось только добавить, что этот рассказ не исповедь и мне не нужно отпущение грехов.
Как-то раз одуревшие с голодухи десантники старательно опустошили местную дынную бахчу, и афганские крестьяне не преминули тотчас пожаловаться командованию. Чтобы замять инцидент, убытки дехканам компенсировали большой партией армейского сухпайка. Спустя некоторое время «Голос Америки» сообщил, что «рашен коммандос травят мирное население Афганистана бактериологическим оружием». Весь гарнизон сутки по земле катался от смеха… Война, как ни странно, это не только страх, смерть, кровь. Это еще и забавные, веселые, невероятные истории, которые случались с нашими бойцами и поддерживали в них светлую надежду на то, что война закончится, придет долгожданный мир и они вернутся домой живыми…
Вещь трогает до слез. Равиль Бикбаев сумел рассказать о пережитом столь искренне, с такой сердечной болью, что не откликнуться на запечатленное им невозможно. Это еще один взгляд на Афганскую войну, возможно, самый откровенный, направленный на безвинных жертв, исполнителей чьего-то дурного приказа, – на солдат, подчас первогодок, брошенных почти сразу после призыва на передовую, во враждебные, раскаленные афганские горы.Автор служил в составе десантно-штурмовой бригады, а десантникам доставалось самое трудное… Бикбаев не скупится на эмоции, сообщает подробности разнообразного характера, показывает специфику образа мыслей отчаянных парней-десантников.Преодолевая неустроенность быта, унижения дедовщины, принимая участие в боевых операциях, в засадах, в рейдах, герой-рассказчик мужает, взрослеет, мудреет, превращается из раздолбая в отца-командира, берет на себя ответственность за жизни ребят доверенного ему взвода.
Всегда были и есть люди на всю жизнь отравленные наркотиком войны. В узких кругах не парадных ветеранов их так и называют "Человек — Война".
Из переписки с читателями:Вопрос: Этот роман случайно не о писателе Иване Ефремове? Ответ: Все что изложено, в данном повествовании является авторским вымыслом, а любое сходство с реальными событиями и людьми - совпадением.
Черная молния. Тень буревестника. Это повесть об уже искрящимся напряжении между властью и обществом. Это рассказ об этнических проблемах нашей страны. Это рассказ о людях по обе стороны назревающего конфликта. Автор не претендует на истину в последней инстанции и будет очень рад, если все персонажи данного произведения ошибаются в своих оценках. Время покажет кто есть кто… Желаю всем мира и благополучия.
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.