– Учился?… Ладно, сейчас я тебя проэкзаменую. Как пишется знак «аписа» из названия блюда «бобы с анисом»?
«Попрошайка, а еще экзаменовать меня собирается!» – подумал я и отвернулся, не обращая больше на него внимания. Так и не дождавшись ответа, Кун ласково проговорил:
– Может быть, не умеешь писать?… Я научу. Запомнишь? Эти иероглифы нужно знать. Станешь хозяином, пригодятся, чтобы написать счет.
Подумав про себя, что до хозяина мне еще далеко и что на бобы с анисом даже хозяин никогда не выписывает счетов, я не знал, смеяться мне или сердиться, и лениво протянул:
– Без тебя знаю. В этом иероглифе два знака – наверху знак «трава», а внизу – «возвращаться».
Кун И-цзи очень обрадовался, постучал по прилавку своими длинными ногтями двух пальцев[5] и одобрительно кивнул головой:
– Верно, верно!.. А знаешь ли ты, что для иероглифа «возвращаться» существуют четыре начертания?
Я не вытерпел и, надув губы, отошел. Кун обмакнул было ноготь в вино, чтобы написать иероглифы на прилавке, но, заметив мое равнодушие, огорченно вздохнул.
Случалось, соседские мальчишки, заслышав смех, сбегались к кабачку и окружали Куна. Каждому из них он давал по одному бобу. Но, быстро проглотив их, дети продолжали с жадностью смотреть на оставшиеся. А Кун, в волнении, склонялся над блюдцем и, прикрывая его ладонью, говорил:
– Больше нет, нет у меня больше… – Затем выпрямлялся и, глядя на бобы, качал головой, бормоча: – Немного, немного! Разве здесь много?[6]
Тут мальчишки с веселым смехом разбегались.
Так развлекал посетителей Кун И-цзи. Но если он не появлялся, никто этого не замечал.
Как-то раз, дня за два или за три до осеннего праздника,[7] хозяин, не торопясь, подводил счет. Сняв доску с записью должников, он сказал:
– Что-то Куна давно не видно. За ним ведь девятнадцать медяков!
Тогда и я вспомнил, что Кун давно уже не показывался. Один из выпивавших заметил:
– Как же он придет?… Ему ведь ноги перебили!
– О! – вырвалось у хозяина.
– Совсем он одурел. Воровал, воровал и вздумал обокрасть самого цзюнжэн[8] я Дина. Да разве у Дина украдешь?
– И что же?
– Что же? Сперва его заставили написать повинную, а потом принялись бить. Чуть не всю ночь избивали, а под конец ноги перебили.
– А потом?
– Что потом? Ноги перебили…
– Как же это?
– Как же? Кто знает. Его уж, наверно, и в живых нет.
Хозяин умолк и, не торопясь, продолжал свои подсчеты.
Осенний праздник прошел. Ветер становился с каждым днем все холоднее, чувствовалось приближение зимы. Даже стоя целыми днями у огня, я не снимал ватной куртки.
Однажды после полудня, когда в кабачке не было посетителей, я присел и задремал.
– Эй! Подогрей-ка чарку вина! – вдруг почудилось мне. Едва слышный голос показался очень знакомым. Я огляделся – нигде ни души. Встал и посмотрел за прилавок. За ним у порога оказался Кун в изодранном в клочья халате. Он так почернел и исхудал, что смотреть было страшно. Он сидел, подобрав под себя ноги, на свернутой камышовой циновке, подвязанной к плечам соломенными жгутами.
– Подогрей-ка чарку вина, – повторил он. Тут выглянул и хозяин.
– Кун? – воскликнул он. – Так ведь за тобой еще девятнадцать медяков!
Подняв голову, Кун, теряя последние силы, чуть слышно произнес;
– Это… в другой раз. А сейчас заплачу наличными… Только вина получше.
– Опять что-нибудь стащил? – спросил хозяин с обычным смешком.
– Не смейтесь надо мной, – только и сказал Кун, на этот раз даже не пытаясь защищаться.
– Не смейтесь над ним! Не воровал бы, не перебили бы тебе ноги!
– Оступился и сломал, оступился, оступился… – зашептал Кун, взглядом умоляя больше об этом не вспоминать.
Тут подошли еще посетители и принялись смеяться вместе с хозяином.
Я подогрел вино, вынес чашку и поставил ее на порог. Кун вытащил из рваного кармана четыре медяка и дал мне. Его пальцы были в грязи – ведь он передвигался на руках. Осушив чашку, он медленно пополз, сопровождаемый взрывами смеха.
После этого Кун не показывался, и в канун Нового года хозяин, сняв доску, сказал:
– А за Куном все еще должок в девятнадцать медяков.
В следующем году перед летним праздником хозяин опять вспомнил:
– А за Куном все еще девятнадцать монет!
Но в осенние праздники хозяин его уже не вспоминал. Не появился он и в канун Нового года.
Так я больше его и не видел. Наверно, Кун И-цзи и в самом еле умер.
Март 1919 г.
