Кумиры. Беседы с замечательными людьми - [4]
– Как – то вы появились у Макаревича в передаче «Смак». Вы умеете готовить?
– Я очень хорошо готовлю. Как любой мужик, я предпочитаю мясо, птицу, рыбу. К Макаревичу я сам привез рецепт – мясо по-баварски. Кстати, его съела съемочная группа сырым, поскольку на телевидении никто не ждет полтора часа, когда мясо будет готово. Частенько дома готовлю из того, что под рукой. Люблю приготовить карбонат в фольге. При этом всегда экспериментирую: последний раз один кусок обмазал горчицей, другой майонезом, третий хреном. Вкусно!
– А вы, оказывается, гурман?
– Очень люблю вкусно приготовить мясо. Еще люблю коптить рыбу на ольховых опилках. Она приобретает ни с чем не сравнимый аромат. Мои вкусы со временем меняются. Еще совсем недавно мне нравился рассольник. Сейчас люблю щи из свежей капусты. В первое я предпочитаю класть разносортное мясо. Причем мясо с костями всегда вкуснее. Чтобы бульон взял из кости все соки, его надо варить не меньше двух с половиной часов.
– Но, говорят, кости – это вредно.
– Плевал я на все эти предостережения. Я на них не обращаю внимания. Главное – вкус…
2002 г.
Белла Ахмадулина, поэт
Как дышит, так и пишет
Ее творчество стало одним из самых ярких и значительных явлений в русской словесности второй половины XX века. Но мало что можно объяснить в стихах Беллы Ахмадулиной, не поняв главного: она не просто создавала поэзию, но и жила в воображаемом поэтическом мире, который для нее был важнее внешнего.
Внешние знаки признания – присуждение Государственной и Пушкинской премий, звание почетного иностранного члена Американской Академии искусств и литературы… «Как дышит, так и пишет», – сказал о ней Булат Окуджава.
Она умерла на 74-м году жизни от сердечного приступа. Мне посчастливилось познакомиться с Беллой Ахатовной – женщиной-легендой, много лет назад. Это интервью стало результатом наших встреч в ее московской квартире.
– Белла Ахатовна, перед тем, как отправиться к вам, я приобрела вашу книгу «Влечет меня старинный слог», куда вошли стихи, написанные в конце 50-х годов, и автобиографические воспоминания самых последних лет, в которых заново пройден жизненный путь – писательский, человеческий.
А когда вы впервые увлеклись слогом и решили стать поэтом?
– Помню себя очень рано. Однажды в детстве пришедшие к нам гости спросили меня: «Кем ты хочешь быть?» Я ответила: «Буду литератором». Взрослые очень неприязненно отнеслись к этому: «Что может быть скучнее ребенка, который хочет быть литератором!» Но я стала русским литератором. Сначала была им для своего отца, казанского татарина, с которым я общалась на русском языке. Но, думаю, это больше заслуга моей бабушки со стороны матери – Надежды Митрофановны, урожденной Стопани. Она была из старинного рода, с примесью итальянской крови, говорила на нескольких языках и часто читала мне Пушкина, Гоголя. Она ведала и воспринимала только живые, означающие слова, чья достоверность известна ощупи; всякое пустое отвлеченное многословие обтекало ее, как чужая речь. Она неистово, горько и благоговейно любила меня.
– В вас намешано столько кровей! Но ваш родной и литературный язык русский. А другая кровь дает о себе знать?
– Смешение кровей проявилось прежде всего в том, что я преклоняюсь перед всяким народом, особенно перед маленьким по численности. Угнетение народов, когда их лишали собственной судьбы или предоставляли им трагическую судьбу угнетение языков воспринимались мной с болью. Но русский народ и русский язык были тоже попраны в проклятое время. Это был не русский, а советский язык. Только им можно было попирать речь и культуру другого народа. Мне иногда казалось и сейчас кажется, что русский язык – это и есть народ. Народ не может существовать без своей речи и культуры.
– При таких взглядах у вас не могло не быть конфликтов с властями…
– Мои отношения с чиновниками не сложились еще в самом начале. В 1959 году меня исключили из Литературного института за то, что я не подписала письмо против Пастернака. Тогда само имя Пастернака было под запретом. Подписали многие преподаватели и сокурсники, а я – нет. Понимала, что меня исключат из института, но это был выбор совести. Он должен очень рано определяться. Меня решили не просто исключить, а исключить за неуспеваемость. Назначили переэкзаменовку по марксизму-ленинизму Пришел специально вызванный профессор из Института марксизма-ленинизма. Сначала он задавал мне вопросы по своему предмету. А потом вдруг спросил: «А почему вы не подписали письмо?» Я ответила, что не могу этого сделать, так как не читала «Доктора Живаго». И это была правда. А стихи Пастернака я читала. «Я не могу предать поэта. Я люблю его стихи. А почему вы спрашиваете про это: вы ведь преподаватель марксизма-ленинизма?» – «У нас все это одно и то же». – «Но у меня разное», – ответила я. В дверях стояли студенты, а на миру и смерть красна. Они слышали наш разговор. Тогда один, впоследствии весьма знаменитый мой коллега, сказал: «Помахивая крыльями, идешь на посадку».
