Кумир - [20]

И она шагнула к дверям мимо Браунинга.

Рев репортерской братии оглушил ее.

— Эй, Салли! Фэллон согласился на выдвижение?

— А угрозы расправиться с ним он уже получал?

— Как Истмен, уходит или нет?

С улыбкой окинув взглядом толпу, Салли увидела знакомое лицо Андрэа Митчелла[24] возле телекамеры с павлином.

— Прошу минуту вашего внимания,— произнесла она, и шум сразу стих.— Сенатор Фэллон сделает сейчас краткое заявление. Простите, но сегодня — никаких вопросов. Уверена, что вы это понимаете.

Она обернулась к дверям и махнула рукой, как бы приглашая к выходу стоявших за кулисами.

Браунинг наблюдал за ней из-под темных очков.

— Чертовка! — проскрежетал он и, как только находившийся снаружи агент постучал по стеклянной двери, скомандовал:— Пошли!

Двое других агентов распахнули дверь, и коляска с Терри выкатилась на открытый воздух.

Защелкали затворы аппаратов с солнечными фильтрами. Засверкали вспышки. Градом посыпались вопросы. Но коляска и весь эскорт двинулись к открытым дверцам кареты "скорой помощи". Салли с невозмутимым видом встала на пути Браунинга и его людей и, похоже, не собиралась уступать им дорогу. Группа устрашающе надвигалась на нее, но Салли не трогалась с места. На какоето мгновение показалось, что ее сейчас попросту сомнут. Неожиданно Браунинг поднял руку — и процессия остановилась.

С яростью поглядев на Салли, он бросил:

— Даю минуту!

— Благодарю!

Она тут же развернула коляску, с тем чтобы камера с павлином оказалась в наиболее выгодном положении. Репортеры наперебой стали выкрикивать вопросы, но Терри оставался невозмутимым, не делая ни малейшей попытки перекричать толпу. Казалось, что у него нет никакого желания с нею разговаривать. И тут произошло такое, чего Салли прежде не наблюдала.

Толпа начала затихать. Репортеры перестали орать. Они завороженно глазели на Терри. А ведь это были те же самые газетные писаки, те же операторы, что вели репортаж о встрече с Мартинесом и стали свидетелями убийства. Но сейчас на их лицах было написано уважение, почтение, даже некий благоговейный трепет. Терри Фэллон был для них уже не просто политиком. Нет, он стал той воплощенной мечтой, тем героем, увидеть и описать которого жаждет душа любого стоящего репортера. Салли сама принадлежала к пишущей братии и знала, что они сейчас должны чувствовать.

В 1974 году Салли начала сотрудничать в хьюстонской "Пост". Она только что возвратилась после двух лет работы в Корпусе мира, в ней все еще жила надежда помочь Америке стать лучше, чем она есть. Между тем в Хьюстоне "нефтяные деньги" низвергались в городскую казну, подобно Ниагарскому водопаду. Отцы города и сильные мира сего оправдывали это тем, что Хьюстону-де предстоит совершить "большой скачок" к всемирной известности. А какая же может быть известность без небоскребов? Чтобы добыть на эти цели деньги, можно было пренебречь требованиями морали. Суды своими решениями помогли расчистить площадь для строительства на месте старых городских окраин — так называемых бэррио[25]. Обитатели трущоб вышвыривались на свалку вместе с золой их очагов и жестяными крышами лачуг. Салли бродила среди развалин, даже более ужасных, чем те, которые она встречала в Центральной Америке за годы своей работы в Корпусе мира, слушала причитания женщин и вопли детей. Об увиденном и услышанном она писала в своих репортажах, герои которых как бы шли за ней по пятам, не отпуская даже ночью. А по утрам, открыв газету, она напрасно искала там хоть что-нибудь из написанного ею. В конце концов, не в силах дольше терпеть, она в ярости предстала перед своим редактором с целой кипой так и не увидевших свет материалов. Перекатывая желтый карандаш между пухлыми пальцами, он молча выслушал ее.

— Мизз Салли,— начал он (босс имел обыкновение называть всех своих сотрудниц "мизз" — среднее между "мисс" и "миссис"),— вы так и не поняли, в чем все дело. А оно заключается в том, что дома приходят и уходят, но Хьюстон и Хобби[26] — остаются…

Он преподал ей тот горький урок, который рано или поздно приходится усваивать всем молодым идеалистам: только сильные мира сего обладают силой, чтобы этот мир изменить.

Лишь один человек в городе, казалось, стремился защищать интересы бедняков. Его звали Терри Фэллон. Он преподавал историю в колледже Райс и добивался выдвижения в муниципалитет от района, в основном состоявшего из бэррио. Искушенные политиканы презрительно отворачивались от него, а печать не удостаивала его даже крохотными материалами на подверстку. Да и сами жители бэррио насмехались над ним, окрестив его "Эль Гринго"[27].

Фэллон, однако, был неутомим: каждую свободную минуту он использовал для того, чтобы снова и снова обходить кривые улочки своих бэррио, убеждая тех обитателей, кто готов был его выслушать, что их борьба в конце концов может увенчаться успехом. По-испански он говорил безукоризненно. Улыбка его была обворожительной. И главное, он имел представление, что именно надо предпринимать. Неудивительно, что пути его и Салли перекрестились. Неудивительно, что оба сразу увидели, как много у них общего. Правда, он был уже помолвлен, но все равно она писала о нем репортажи один за другим. Потом его избрали в муниципалитет. К этому времени Салли уже бросила работу в газете и отправилась на север.