Кумир - [177]

Затем картинка исчезла, и на экране появилась Салли, окруженная журналистами на автостоянке. Она размахивала пистолетом и что-то кричала, но слов было не разобрать, они тонули в громких вопросах репортеров.

— Полиция рассматривает этот случай,— продолжал Гамбел,— как преступление страсти. Существует предположение, что мисс Крэйн была подавлена крахом своего романа с сенатором Фэллоном. Однако ее странная внешность и путаное заявление, которое она сделала, прежде чем наложить на себя руки, заставляют предположить ее психическую неуравновешенность.

Картинку с Салли программа "Тудей" сменила на Гамбела. Он сидел на диване в студии между Джейн Поли и Уиллардом Скоттом.

— Сегодня в 11.00 по восточному и в 10.00 по центральному времени Эн-Би-Си покажет вам специальную часовую передачу: "Преступления в Капитолии" — ретроспективный взгляд на скандалы и тайные аферы в Вашингтоне, которые привели к переменам в высших эшелонах власти. "Тудей" сегодня утром будет идти в эфире один дополнительный час, чтобы рассказать о дальнейших событиях, имеющих отношение к сегодняшнему трагическому случаю.

— Да,— сказала Джейн.— Но "Колесо фортуны" вы сможете посмотреть в обычное время.

9.00.

Джо Манкузо вышел из главного входа здания Гувера и спустился по лестнице на один короткий марш к Пенсильвания-авеню. В руках у него была выцветшая синяя спортивная сумка, из которой торчала потертая ручка для игры в сквош. На последней ступеньке он остановился и покосился на свое новое удостоверение. На фотографии он был больше похож на своего отца, чем на самого себя. Проклятое ФБР. Даже десятицентовую фотографию как следует сделать и то не смогло. Он положил удостоверение в карман пиджака. Тут он вдруг почувствовал, как что-то острое укололо его в кончик пальца. Он пошарил у себя в кармане и вытащил.

Тот самый, маленький значок в виде американского флага, который ему не хотелось оставлять на столе Истмена прошлой ночью. Он призадумался. Неужели это было прошлой ночью?

Он посмотрел на значок в лучах заходящего августовского солнца. Он был покрыт белой эмалью, раскрашенной голубым и красным. Голубой немного наехал на красный, а красный протек на голубое поле с белыми звездами. Это был жалкий маленький флаг. Но Манкузо он устраивал. Даже вполне устраивал. Он приколол его к лацкану. Он чувствовал себя так, словно заслужил его.

Затем, подхватив сумку, он глянул на улицу. Сперва налево, потом направо. Туда-сюда сновали люди, все в спешке, все по важным делам. А ему никуда не надо было идти сегодня утром. Не только сегодня утром. Никогда никуда теперь не надо будет идти. Он взглянул на часы. Солнечный луч отсвечивал на поцарапанном стекле, и он с трудом смог разобрать, что сейчас девять. В один из этих дней он сходит вставить новое стекло в эти часы. А может, купит новые. Но не сегодня.

Сегодня он хочет просто прогуляться к обелиску Линкольна, может быть, посидеть на ступеньках до полудня, поймать немного солнца и послушать, как молодые родители станут рассказывать своим детям о столице — Вашингтоне, и что это за великая страна, в которой они живут. Вот что он намерен делать. Он совсем было собрался идти туда, как вдруг услышал вой сирен в северной части города. Не одну, а, наверное, пятьдесят. Словно все полицейские машины округа с ревом несутся в северную часть города. Правительственные чиновники, которые спешили в свои офисы, не оглядывались, не обращали внимания на сирены. Но Манкузо поднял голову и прислушался, прислушался так, словно это была музыка. Он вынул из кармана свое удостоверение и, бросив на фото придирчивый взгляд, направил в свой адрес весьма нелестный отзыв.

Затем он прошел еще квартал, мурлыча себе под нос песню без слов. На углу он остановился ровно на столько, сколько ему понадобилось, чтобы бросить удостоверение в мусорную корзину. Затем пересек улицу и затерялся в толпе.