Кумир - [166]

Какая милая ирония! Месяц назад она узнала, что Рамирес послал Рольфа Петерсена жестоко расправиться с Мартинесом ради Терри Фэллона. Какая милая ирония встретить его в "Холидей Инн" к югу от Балтимора, вновь почувствовать на себе его тело во мраке, слушать, как он стонет, сопит и, обессилев, затихает. И все это время, пока они вместе строили планы, как ранить Терри Фэллона и убить Мартинеса, она жила в предвкушении мести за то, как он обошелся тогда с Фонсекой.

— Ты можешь это сделать? — спросила она в "Холидей Инн".

— Конечно.

— Его ты не убьешь. Только ранишь.

— Мартинеса?

— Нет, Мартинес должен умереть. Я говорю о Фэллоне.

— Он твой любовник?

— Нет.

— Малышка, я не верю тебе.

— Хорошо, да, он мой любовник.

— Тянет на сотню тысяч.

— Ранить его?

— Нет. Не убить его.

И круг замкнулся.

Все было устроено превосходно: рана, речь, дураки, посланные выследить его, Петерсена. Все попытки, что предпринимало правительство, все, казалось, было сделано лишь для того, чтобы неукротимая волна вынесла. Терри Фэллона из сената, пронесла мимо вице-президентства и на головокружительной скорости с грохотом внесла прямо в Белый дом, дав ему в руки неограниченную власть. Вся страна была у их ног. А уж в Белом доме она бы показала этим трусам, как надо вести войну.

Она винила себя за Росса. Он-то был ни в чем не повинен. Он смертельно рисковал, но не смог ухватиться даже за кончик нити. Ее колдовское тело загипнотизировало его, как и всех мужчин, кто действительно ее любил. Только у Фэллона был иммунитет. Теперь она знала — почему. Никогда он не любил ее, никогда так, как Росс, Фонсека, Картер или Петерсен.

И Фэллон никогда не был ее любовью. Он был ее наваждением. Сейчас она поняла — почему: она могла вести его за собой, но никогда не могла проникнуть в душу этого человека. Он же любил только себя самого. И страсть у него была только одна — власть. Его холодность рождала в ней чувства темные, как ночь, неподвластные, как огонь.

Она взяла длинный сверток в полиэтиленовом мешке и сидела, покачивая его на руках и вспоминая. Как сейчас она сожалела о Россе. Как тосковала без него. Но не обмануть его она не могла, иначе она бы сроду не узнала, что Манкузо поехал в Балтимор. У нее бы не хватило тогда времени вызвать по телефону группу захвата, сообщив, что вооруженный террорист утром собрался напасть на аэропорт Фрэндшип. И если бы она не наняла латиноамериканцев, чтобы убить Росса, Росс мог бы ее разоблачить.

И все же. Все же ей было за него больно. Но она стряхнула боль.

Она ругала себя за Манкузо. Не должна была она позволять еще раз использовать себя в качестве приманки. Его кажущееся неведение обмануло ее. А он вовлек ее в грязное преступление. Ей следовало убрать его с пути, но он не пошел с ней после похорон Росса.

И несмотря на все это, жаль, что Терри больше не слушает ее и она не может настоять на своем. А то бы сработало. Но с того момента, как об убийстве агента секретной службы заговорили, нервы Терри Фэллона начали сдавать.

При мысли о нем ей захотелось плюнуть. Ведь он оказался всего лишь подделкой, фальшивкой, слабым подобием мужчины, которого ведет только пустое тщеславие. Мужчина, не способный доставить женщине удовольствие, а лишь жаждущий унижать тех женщин, что его обожали. Она-то пыталась вылепить из него что-нибудь, укрепить его решимость. Но при первом же сигнале тревоги он отступил. А теперь он продал фотографии и бросил ее на съедение волкам. Да еще разделил их темные тайны с другой женщиной. Что еще хуже.

В ней закипал гнев. Она резко потянула за концы мешка, так что его содержимое выкатилось на пол. То был карабин М-16: он громыхнул о бетон и лег, черный, неподвижный. Она подняла его, почувствовала холод вороненой стали, и дрожь пробежала по ее телу. Он пах порохом и смертью. Он был еще в смазке, чистый, стальные части блестели.

Накинув пятнистую куртку и собрав свои мокрые волосы в пучок, она рассовала по карманам две обоймы с боеприпасами, надела носки и ботинки и поднялась наверх. Она поставила карабин у черного хода, положив рядом плащ и шляпу. Затем подошла к окну.

Улица пока была безлюдной. Стервятники еще не слетелись. Идя назад, она увидела куртку Томми Картера — та висела на стуле, где он ее оставил. Она швырнула ее в подвал и захлопнула дверь. Когда она уже собралась погасить свет в спальне, то поймала в зеркале свое отражение.

Медленно, словно во сне, Салли проделала путь через всю комнату к туалетному столику и опустилась на белую кружевную подушку. Позади себя она видела нарядную белую спальню, похожую на спальню юной девушки, которую она знала когда-то давным-давно. Но женщина в зеркале была ей тоже знакома. На ней была коричневая выцветшая майка, а сверху пятнистая армейская куртка цвета хаки. Никакой косметики. Тонкие губы поджаты. Желтизна усталости на лице. Однако было в ней кое-что не ее, чужое, лишнее. Она вынула отвратительный блестящий кинжал из ножен, что висели на ее поясе. Затем в ярости схватила пучок своих роскошных белокурых волос. Посмотрела и кивнула: "Прощай".

Она отрезала волосы под самый корень.

5.50.