Кумаонские людоеды - [26]

* * *

В феврале я вернулся в Далканиа. Несколько людей было убито, а еще больше ранено, после того как я покинул этот уезд предыдущим летом, притом в разных, далеко отстоящих одно от другого местах. Так как местопребывание тигрицы было неизвестно и возможности встретить ее в одном или другом месте были одинаковы, я решил вернуться в уже знакомые мне места и стать там лагерем.

В Далканиа мне сообщили, что накануне вечером на горе, где происходила охота на медведя, была убита корова. Люди, пасшие скот, уверяли, что зверь, убивший на их глазах корову, был тигр. Убитая корова лежала близ кустов на краю заброшенного поля и была хорошо видна с места, где была разбита моя палатка. То обстоятельство, что корова лежала на открытом месте и на нее не спускались грифы, позволило мне заключить, что она убита леопардом и что леопард залег поблизости от своей добычи. Густые заросли кустарника и овраги затрудняли подход к открытой площадке, так как зверь бродил где-то поблизости.

Справа находился травянистый склон, но он был слишком открытым, чтобы мое приближение к корове отсюда могло остаться незамеченным. Глубокий, сильно заросший лесом овраг, начинающийся почти с вершины горы, спускался к реке Нандхаур, проходя на недалеком расстоянии от убитого животного. На краю оврага росло дерево, на нем расселись грифы. Я решил сделать подход через этот овраг. План подхода мне пришлось продумать с помощью крестьян, они знали каждый фут местности. Солнце уже клонилось к закату, но при быстрой ходьбе у меня было еще время дойти до убитой коровы и вернуться в лагерь до наступления темноты.

Перед уходом я сказал моим спутникам, чтобы они были настороже. Если, услышав выстрел, они увидели бы меня на открытом месте около коровы, три или четыре человека должны были немедленно выйти из лагеря и, придерживаясь открытых мест, прийти ко мне. Если выстрелов не будет и я не вернусь утром, они должны будут начать поиски.

Овраг зарос кустами ежевики и был загроможден большими камнями. Ветер дул с вершины, замедляя мое продвижение. После крутого подъема я наконец дошел до дерева, на котором сидели грифы, но единственным результатом был вывод, что с этого места коровы не видно. Заброшенное поле — в бинокль оно имело совершенно правильные очертания — на самом деле было расположено полумесяцем, около десяти ярдов в самом широком месте и постепенно сходило на нет у обоих концов. По краям его окаймляли густые кусты, у ближней стороны круто спускалась гора. С того места, где я стоял, было видно только две трети поля, и, чтобы наблюдать остальную треть, на которой лежала убитая корова, мне нужно было или сделать большой обход и подойти с противоположной стороны, или взобраться на дерево, на котором сидели грифы.

Я избрал последнее. Корова, насколько я мог судить, лежала ярдах в двадцати от дерева, и было весьма возможно, что убивший ее зверь был еще на более близком от меня расстоянии. Влезть на дерево, не потревожив зверя, было невозможно: на дереве расположилось около двадцати грифов. Число их все возрастало. Так как места на верхних ветвях было мало, птицы хлопали крыльями и ссорились. Дерево нависало над склоном, примерно в десяти футах от земли от него отделялся большой сук. Встать на него с ружьем я мог только с большим трудом. Дождавшись новой ссоры грифов, я прошел по этому суку, с трудом сохраняя равновесие. Если бы при этом я поскользнулся или сделал неверный шаг, я упал бы вниз и неминуемо разбился. Добравшись до развилки, я сел.

Отсюда я хорошо видел корову; зверь только попробовал ее мясо. Просидев минут десять, я мог убедиться, что мое место не слишком комфортабельно. В это время два грифа, кружившие около меня и неуверенные в том приеме, какой будет им оказан на дереве, сели на поле недалеко от коровы. Присев на мгновение, они сразу взлетели, и в тот же момент кусты раздвинулись, и на открытое место вышел прекрасный самец-леопард.

Те, кому не приходилось видеть леопарда в его естественном окружении, не могут себе представить грациозности движений и прелести расцветки этого самого красивого и изящного зверя наших джунглей. Но привлекательность леопарда не только в его наружности. Ни одному животному своих размеров он не уступит в силе и смелости. Называть такого зверя «нечистью», как это делают в некоторых местностях Индии, — преступление, так могут говорить только те, чье представление о леопардах ограничено виденными в клетке несчастными, голодными и жалкими экземплярами, томящимися в неволе.

Но как ни красив был находившийся передо мной зверь, судьба его была решена. Он стал нападать на скот, а я обещал жителям Далканиа еще во время своего предыдущего посещения избавить их от этого, впрочем меньшего, врага при первом представившемся случае. Случай представился, и я думаю, что леопард даже не слыхал убившего его выстрела.

Из многих непонятных событий, с которыми приходится встречаться в жизни, труднее всего понять, почему несчастья упорно преследуют именно какого-либо одного человека или какую-нибудь одну семью. Взять, например, хозяина коровы, у трупа которой я застрелил леопарда. Это был мальчик восьми лет, единственный ребенок в семье. Два года назад его мать, жавшая траву для этой коровы, была убита и съедена тигром, а двенадцать месяцев спустя такая же участь постигла и отца. Скудное имущество семьи было продано для уплаты небольших долгов, оставшихся после отца, и сын вступил в самостоятельную жизнь только обладателем единственной коровы. И надо же было, чтобы именно эту корову выбрал из стада в двести или триста животных убивший ее леопард. Я подозреваю, что моя попытка возместить потерю была не совсем полной: хотя новая рыжая корова была хорошим животным, она не могла заменить мальчику его прежнего четвероногого друга.