Куманьково болото - [10]

Глаза дьяволицы, по мере изменения ее настроения, резко меняли цвет огня. То они полыхали пожаром, то рдели закатным заревом, то плескались блестками неспокойной реки, а то вдруг сквозили такою чернотой, что втягивали в себя на время Санькину память. Моменты такие были, правда, коротки и только потому, видать, Санька не выскакивала из-за куста, не шла на белый настил покорствовать дьяволице…

— Примером счастливого раба можете послужить на земле вы, собаки, — продолжала высказываться тем временем Явлена. Одна беда — соображения в вас маловато. Вот почему была я вынуждена поменять твой песий толк на Володеев. Зато жене Володеевой я оставила ее полный разум. Воспользовалась только ее телом. Ты должен понять, что прежней своей плотью, появись такой среди землян, я бы вызвала конец света, как у вас говорят. Люди бы с ума посходили. А теперь? Кто поймет, что я не человек? Глаза выдадут? Но глазами с Андроною я поменяться не смогу. Без своих глаз я — ничто. Они излучатели воли моей! Ну, это — невеликая беда. Во взгляде моем и таится самая главная опасность для землян: он парализует волю в один миг. Всякий, посмевший глянуть на меня в упор, останется ничтожеством, пока я того хочу! А я вольна длить и свою и чужую жизнь сколько угодно…

Глаза ее вновь полыхнули черным огнем, затем вспыхнули солнцем и она воскликнула:

— Скоро, очень скоро я подчиню себе все земное невежество и тогда… Пусть только попробуют сунуться ко мне, те, которые ищут меня во Вселенной! Я двину на них полчища подвластной мне глупости. О, направленная костность! Она способна пожрать собственное дитя…

Явлена расхохоталась хмельно, как пьяный барин. А потом призналась Шайтану:

— Вот видишь, тебе я могу сказать все. Этим ты для меня и хорош: все понимаешь, но ничего, никому не сумеешь разболтать. Могу доверить тебе еще большее. Последнее мое открытие позволило мне бывать среди моих преследователей! — При этом она уставила палец в небо. — Знать их помыслы, определять место в пространстве. И они, — опять расхохоталась она, — они посмели со мною спорить! Хочешь, — вдруг спросила Шайтана Явлена, — я теперь же, сейчас перенесу сюда, — указала она на помост, — их полное подобие? Хочешь? — повторила она и стала пояснять. — Только тебе не услыхать их голосов. Они говорят на столь высоком охвате звука, которого земной слух не достигает. Да и не вынесли бы земные нервы этих звуков. Но хватит с тебя и увиденного. Только — ни гу-гу! Иначе беда! Поток зримого способен захватить волны твоего голоса и вместе с тобою унести в простор вселенной!

Тут бы, на Шайтановом месте, кто угодно закаменел. Явлена же тронула рукой богатое свое ожерелье, побежала кончиками пальцев по его камушкам… Как бы в ответ по белому настилу заплясали радужным многоцветьем быстрые искорки. Когда же огневые брызги принялись свой перепляс замедлять, Санька узрела, как над всем простором лобного места взялись образовываться из ничего какие-то сусеки что-ли, сундуки ли высокие. Они имели наклонные крышки, усыпанные сплошными опять же огоньками да еще кнопками разными, в добрый ноготь величиной…

Скоро предстала перед тайно глядящей Санькою не то лавка торговая какая, не то контора. Она была обустроена вкруговую этими самыми кнопчатыми сусеками по всему белому настилу.

Как раз против Саньки хорошо так пришелся проем между надстроек: вся середка конторы оказалась видна. И на той на середке теперь не было никакой Андроны-Явлены, никакого Шайтана. Так, вроде туман какой-то витал над тем местом и все. И больше ничего! Зато уже стояли там и бегали через туман напрямки те самые оборотни, один из которых прошлой ночью уманил на проклятое болото сонного Никитка. Только теперь оборотни не показались Саньке столь страшными. То, что в ночной темноте было принято ею за бесперую, мокрую кожу огромного птенца, при свете косматых лун оказалось хотя и странной, но очень даже допустимой одеждою. Под просторным ее покроем без труда угадывались подвижные, приземистые тела с большущими ступнями в мягкой обутке. Голыми при такой одежде оставались только совсем бесцветные, длиннопалые руки, да головы, круглые, как шапошный болван, и, точно как он же, безволосые.

На месте наших скул, головы те пошевеливали какими-то тонкими, жаберными решетками. Может, они дышали через них, а может, слушали друг дружку таким способом, поскольку ни носа человеческого, ни ушей на тех головах не было. Вот рот, хотя и полностью безгубый, находился на своем месте. И глаза тоже находились во лбу. Прорезью своей такие же точно, как наши, они не имели ни ресниц, ни бровей. А изнутри были заполнены тем же самым дьявольским огнем, который только что полыхал за прозрачными заставками в очах Явлены.

Все это живое скопление огненноглазых оборотней судило о чем-то явно спорном. Оно размахивало длиннопалыми, белесыми руками, разевало наперебой безгубые рты. Жабры ходили ходуном…

Один неспокойный больше всех остальных носился через контору, почти перед каждым лысым останавливался особо, распахивал рот широкой трубой, пылал глазами и опять схватывался носиться по настилу…