Культурный слой - [3]

Тихая наша улочка уже шебуршилась утренней жизнью. У соседей напротив опять верещал младенец. Тыкля выполз докрашивать свою хибару в омерзительно морковный цвет. Несколько дней назад хвастался, что по дешевке отхватил почти полную банку краски. Зря он это, конечно. Не подумал мужик. Хата у него из разглаженного листового железа, коричневая ржа смотрелась благороднее этого морковного поноса. Мимо пропылила с работы старушка Шапокляк в юбочке до пупка. По походке понятно, что клиенты отодрали ее сегодня вусмерть. Поперек улицы ковылял Галоша. Он готовился к войне, запасался продуктами и вещами, чтобы в голодное время обменивать на еду. От его хибары всегда несло тухлым.

Через три дома Харитон возле своей двери нагружал тележку произведениями творчества. Расписные шкатулки из картонных пакетов и вазы из пластиковых бутылок составляли предмет брезгливого негодования его супруги. И единственный, между прочим, источник семейного дохода. «Привет, Мох». Харитон помахал мне рукой. Вокруг тележки скакали  его отпрыски, Никитос и Костыль. Я махнул в ответ и снял засов с  лавки.

Мой книжный салон располагался в пристройке к дому. Правда, стенки были не из утепленных ящиков, а из металлических кроватных секций. Изнутри я их завесил синими гардинами, снаружи укрепил каркасными матрасами. Денег это стоило задушевных. Зато и салоном назвать не стыдно.

Я расшторил окна, зажег ароматические палочки. Почти сразу закурчавился приятный глазу и нюху дымок.

Лавка – это мой второй дом. Здесь я провожу примерно треть жизни. Вторую треть, с равным удовлетворением, трачу на прочесывание зон добычи. Обычно на это уходят выходные и иногда праздники. Средний мой улов за день – полтора-два десятка томов в переплете или мягкой обложке, некоторое количество тонких книжечек и ворох иной бумажной продукции, вроде буклетов, открыток, календарей, вывалившихся откуда-то страниц, которые я нарезаю на оракульские билетики.

Между прочим, Мох – это мое имя. Но к корпорации «Моховые ковры» я никакого отношения не имею. И к топливной компании «Моховид», добывающей  моховидную плесень, тоже. Просто родители назвали ребенка Тимохой, а он, бездельник лобастый, подросши, сократил себя до трех букв. Не его вина, что эти буквы обозначают известные отечественные бренды. И если брендам это не нравится, тем хуже для них.

Кстати, была у меня когда-то мысль разориться на выращивание зеленого мохового ковра в лавке. Чтоб клиенты разувались у входа, млели от ласковой бархатистости под ногами и не торопились уходить, испытывая желание накормить мою кассу некоторым количеством денег. По здравом размышлении я отказался от идеи. Потому как после оплаты счетов оным клиентам нечем бы стало любоваться в лавке, кроме самого зеленого коврика. Стены и те пришлось бы продать. Ну а моховидку простой народ, вроде меня, вообще в глаза никогда не видит. Ею обогревается исключительно малое число наших олигархов. Из нее же в основном состоит многострадальный отечественный экспорт.

Брякнул колокольчик. В лавку втиснулся мой постоянный клиент. Появляется у меня раз в неделю, всегда по понедельникам. Не знаю, как его по-настоящему зовут, он живет в другом квартале. Я дал ему имя Ухогорлонос из-за свороченной на сторону правой половины лица. Нос, рот и правое ухо у него  будто стремились воссоединиться в одной точке. «Добрый день». – «День добрый». – «Что-нибудь подсказать?» – «Есть  ли новые поступления?» Показываю ему все, чем затарился в последние выходные, и провожу ненавязчивый промоушн. Но это скорее по привычке – Ухогорлонос и так метет чуть не все подряд. Болезнь у старикана такая – библиомания. Для родственников, наверное, страшная беда. «Вот Донцова, совсем свежая». Демонстрирую Донцову – книжка и правда в хорошем состоянии, только обложка немного примята, угол чем-то облит, но это несущественно. Клиент чуть-чуть морщится. Лицевые выпуклости от этого еще больше начинают стремиться к воссоединению. «Не употребляю», – говорит он и с достоинством отвергает Донцову. Раскладываю на прилавке на выбор – Акунина, Никитина, Сорокина, «Гармонию секса», воспоминания президента Уша, толстенную футурологическую брехню «Будущее: глобальное слияние». Рассматривая книги, мужик запускает пробную реплику для вежливой беседы интеллигентных людей: «Все-таки растет наш культурный слой». И удовлетворенно шлепает губами. Я киваю с самым глубокомысленным видом. Поддержание вежливых бесед с клиентом входит в сервис. За счет заведения – мне не жалко. «Общество становится все более свободомыслящим и гуманным. Слышали о решении присяжных? Они вынесли оправдательный вердикт! Это настоящий прорыв». Старичок в молодости, кажется, был диссидентом и до сих пор, наверное, числил себя в гвардии правозащитников. Я сразу догадался, о чем он.

Недавно у нас поймали каннибала. Правда, он никого не убил, а поедал свежих покойников с кладбища. По ночам их откапывал и временно поселял у себя дома. До полного освобождения скелета от мяса. Дело было шумное, подробности по радио со вкусом расписывали. Оказалось, у этого людоеда метаболизм неправильный, любое другое мясо, кроме человечины, для него отрава сущая. А вегетарианцем стать ему не захотелось. Наоборот, он на почве своего людоедства еще религиозную систему себе придумал. Мол, бог присутствует в каждом, и, поедая умершего, мы через это освящаемся. А для меня все равно – что религия, что метаболизм. Людоед он и есть людоед. Должен сидеть за решеткой, грызть морковку в принудительном порядке. Ухогорлоносу я так и сказал. Отрубил невежливо.