Культурный слой - [20]

Невдалеке виднелся цветастый купол из зонтиков на крыше Акакича.

Вечером мы с Харитоном обмыли мою экскурсию его самогонкой. Мой интеллигентный друг с туманом в глазах принялся рассуждать о возвращении к корням, о том, что нам нужно припасть к животворящему роднику национальной духовности. Чтобы не дать ему опять свернуть на Особый путь, я предложил  поймать сиреневую кошку. Харитон ответил, что таких не бывает и у меня просто глюк. Тогда я показал ему. Харитон повернулся и тоже увидел сиреневую кошку. Она сидела в углу, лизалась, а вокруг нее бегали сиреневые котята.

Но мы так и не поймали ни одного.

***

Целую неделю я ломал голову, как добыть денег на мой строительный бизнес, если кредит в банке мне не дадут ни за что. В конце концов сломал ее напрочь и снова пошел лечить к  Харитону.

Вот ведь какая неприятная штука получается. Я всегда представлял свою жизнь в виде летящей, высоко и прямо, арбалетной стрелы. Легкий изгиб траектории не в счет. А теперь мне начинало казаться, что я бездарно топчусь на месте. Причем давно это делаю, целую яму вытоптал. В моем возрасте люди семьей обзаводятся, жизненные взгляды какие ни то приобретают. Подвиги, наконец, совершают. Теоретически. У меня же не только ничего этого нет, а я себе еще и сознательно дорожки обрубаю. Потому что в поле выбора ты владеешь всеми путями, и это такой непередаваемый кайф, который наполняет душу почти щенячьим восторгом. А встав на какой-нибудь конкретный, выбрав его окончательно, ты имеешь только это, и ничего больше. Одно-единственное вместо многого.

Но почему-то из-под этого многого в конце концов вылезает жирное, неповоротливое, позорное слово «трус».

Харитон утешал меня, как мог. Ему-то что, у него все просто. У него Особый путь. Который, правда, неизвестно где находится, но это ерунда. Так, по его словам, и должно быть. Путь к Особому пути тоже особый. Невесть каким извивом мысли Харитон пришел к выводу, что я тоже особый. «Охренительный бизнес придумал, это раз». Он загнул палец. «Тайный ход в Крепость нашел, два». Второй палец. «А ты думаешь, этот ход всяким чайникам открывается?» Подумав, он загнул третий палец. «Это три». Я заинтересовался. «А четыре?» – «А четыре… четыре…» Харитон посмотрел мне в глаза и хлопнул по плечу. «Ты просто отличный парень, Мох. А это в наше гуманитарное время вещь очень даже особая. Вот тебе четыре». – «Спасибо, Харитон». Я растрогался и чуть было не пустил в стакан слезу. Но тут пришла его обременительная супруга и велела нам выметаться – она будет делать маску для лица. Мы забрали бутылку, переместились ко мне домой и продолжили. После этого отчетливо врезались в память только два момента. Первый – как мы пели про удалого казака Стеньку Разина. Второй – как в открытое окно просовывается рука в черной перчатке и берет со стола мой нож. Помню, удивился я не тому, чья это рука и зачем ей мой нож, а странному факту, что Харитон тоже видел мою галлюцинацию.

V.

О-ох…

Взяли меня еще тепленьким, в постели. Я мычал, отбивался, заехал кому-то в рыло и в ответ получил ногами по ребрам. От этого окончательно проснулся, узрел троих ангелов со зверскими физиономиями и попросил у них пива. Ангелы для порядку врезали мне еще пару раз по лицу, проорали страшные слова и ловко связали руки кандальным узлом. Не дав опомниться, потащили на улицу.

Вокруг моего дома стояла целая толпа. Вся улица сбежалась поглазеть, как меня ангелы пакуют. Посреди ровного фона голосов столбом к небу уходил пронзительный рев супруги Харитона. Вдруг рев сменился визгом, и перед глазами у меня с шипением мелькнуло смертельно опасное оружие – пять заточенных, в боевой раскраске женских ногтя. Ангелы спасли меня от покушения. Там, где раньше стояла моя лавка, лежало что-то бесформенное, накрытое простыней, гипнотизирующее. Я выворачивал шею, пытался выцарапать из себя умные мысли на этот счет. Не выходило. Все не мог понять, как вот эта кучка чего-то под простыней может быть моим другом Харитоном.

Потом были два километра позора. Меня  вели по улицам, подбадривая пинками и рассказом о том, где и, главное, с какой пользой я проведу ближайшие пятнадцать лет. При виде КПЗ меня объяла тоска. А вам никогда не приходилось проводить время в большой желтой канистре с надписью «Молоко»? За мной захлопнули крышку. Внутри этого гроба можно было только сидеть или лежать. Единственное развлечение – вырезанное в боку канистры окошко, дававшее обзор для одного глаза.

Часов через несколько меня, упарившегося в собственном соку, из канистры вынули и доставили к оперу, который вел дело. Фамилия у опера была  – Гвоздодер. Без лишних слов он выложил передо мной ножик и спросил, узнаю ли я его. Я, тоже без лишних слов, ножик узнал. Еще бы – на нем  мои инициалы моею же рукой вырезаны – «МХ». При всем желании не отопрешься. Следующий вопрос опера с какой-то даже изощренной плавностью вытекал из первого. «Итак, вы признаетесь в том, что зарезали этим ножом своего приятеля?» – «А из чего это следует?» – раздраженно вибрируя голосом, поинтересовался я. «Из показаний свидетелей. Несколько человек заявили, что ночью из вашего дома раздавались пьяные  вопли. Потом вас вдвоем видели возле дома. Один из свидетелей утверждает, что вы устроили драку и выкрикивали взаимные угрозы. Думаю, по пьяной лавочке вы даже не поняли, что совершили, вернулись в дом и завалились спать». Я внезапно разозлился. «Если ваши свидетели могли принять песню за пьяные вопли, то их показаниям красная цена – ржавая крышка». – «Ваша версия?» Опер закурил вонючий бычок без фильтра и дыхнул дымом мне в лицо. По его роже было видно: он настолько уверен в себе и в исходе дела, что ему даже ломать меня не нужно. А вонючий дым в глаза – просто многолетняя привычка, один из способов взаимодействия с подозреваемыми. «Мы ловили мою галлюцинацию». Опер не отреагировал. Для него такая версия была явно неубедительна и бездоказательна. «Черная рука украла со стола через окно мой нож. Мы пошли ловить ее. Может, и кричали что-нибудь при этом. Я пошел ловить в одну сторону, Харитон в другую. Кажется, потом мы столкнулись и упали. Но мы не дрались, это просто глупо. Я требую дать мне адвоката». Опер вдруг улыбнулся. Я посмотрел ему в глаза и похолодел. В его взгляде явственно и с подробностями разворачивалась вся  картина моего преступления. «Значит, вы увидели руку, взявшую со стола нож. После этого вы  оба вышли из дома, чтобы поймать ее. Вы выкрикивали угрозы, чем привели себя в возбужденное состояние. К тому же были хорошо разогреты алкоголем. Следите за моей мыслью? Набегавшись вокруг дома, вы столкнулись в темноте и упали. В этот момент вы подумали, что поймали свою галлюцинацию и ударили ее несколько раз, чтобы неповадно было. И даже не заметили, как испачкались в крови». Опер небрежно махнул рукой на мою рубашку. В канистре я несколько часов ломал голову, откуда на мне эти бурые пятна. Та легкость, почти виртуозность, с какой Гвоздодер объяснил их происхождение, потрясла меня до глубины души. «Ведь на самом деле рука, взявшая нож со стола, была вашей». – «Идите вы к черту!» – рявкнул я.  «Меньше надо пить!» –  грохнул в ответ опер и вбуравился в меня  острыми зрачками. Как деревянный кол в вампира. «Я не убивал». – «А откуда вам это знать?» Нежный поворот вбитого в меня кола. Действительно, я же был вдребезги. А на пьяного как на мертвого – можно валить все. Я даже сам себе в такой ситуации верить не могу. Не могу? А вот хренушки. Моя совесть молчала как убитая (а уж ее-то я точно не убивал). Совершенно ясно помню, что рука была в черной перчатке. У меня таких никогда не водилось. У Харитона и подавно, он же художник, ему надо мир кожей чувствовать. Надо было.