Культурный герой. Владимир Путин в современном российском искусстве - [2]

Они ничего не сообщали об эпохе. Или сообщали о ней самую малость.

Скудость биографических сведений (да и нет у Путина на сегодня, может, и не самой биографии, но ее беспристрастных свидетелей и свидетельств) и отсутствие точной информации о механизмах и мотивациях власти создали весьма бедный и однообразный канон. Официоз (по сути растянутые до абсурда пресс-релизы с разноуспешными попытками переложения канцелярита на человеческий язык). Плюс медийная хронология. Плюс авторская позиция — в диапазоне от государственно-апологетической (книга Роя Медведева в серии ЖЗЛ «Биография продолжается») до либерально-конспирологической («Корпорация: Россия и КГБ во времена президента Путина» Юрия Фельштинского и Владимира Прибыловского).

По сути, мы имеем многолетний дайджест первых полос «Коммерсанта» с бантиками тенденциозности там и сям. Справочную литературу, из которой удален, по выражению Мериме, «аромат эпохи». Ее краски и маски, звуки, голоса, язык братков и чиновников, ее типажи и песни, дискурс и гламур (по Пелевину и независимо от него), ее деньги и ее идеи, упорно не желающие конвертироваться друг в друга.

Конечно, серьезные авторы-кремленологи решали свою задачу и успешно с ней справлялись. Я, автор несерьезный, ставил перед собой задачу иную — попытаться описать и по возможности понять десятилетие Владимира Путина через его контексты — в литературе, кинематографе, музыке («музыка» здесь — неточный смысловой зонтик для шоубизнеса и отечественного рэпа).

Согласитесь: нет ничего более скучного, чем разыскивать по книжкам узнаваемые черты (а может, узнаваемые только тобою) общеизвестного типажа, чтобы вставить потом в свою. Да и не выйдет из этого никакой книжки…

Гораздо интереснее открыть для себя, что Владимир Путин — первый из лидеров страны, сделавшийся художественным персонажем не постфактум, а здесь и сейчас. И не только в апологетическом, как Иосиф Сталин, изводе. Что человек из плоти и крови шагнул не в одну поп-культуру, а во вполне высокое искусство — и оба этих образа сегодня отражаются, как в зеркале, один в другом, взаимно на себя и окружающих влияя…

Занятно также, что рожденная как направление на стыке девяностых-нулевых «олигархическая» проза как бы перетекает в прозу «тюремную», вновь возрожденную для отечественной словесности. А еще в России возродилась литература, так сказать, «кавказская» и типаж «лишнего человека».

Любопытно, что у певца чекизма Александра Проханова прозаические эманации Путина в прозе — всегда вялы, несамостоятельны, зависимы не так от чужих воль, сколько от собственного гедонизма. А Сергей Доренко, расчистивший в свое время под приход Путина медийные авгиевы конюшни, детально и квалифицированно прописал сценарий его грядущего ухода… Или, например, заметные нынешние оппозиционеры — Юрий Шевчук, Юлия Латынина, Андрей Мальгин — в свое время почти открыто любовались молодым — юный Декабрь впереди — президентом…

В книжке, осмелюсь предположить, много «смеха, вранья и веселья» (Зощенко). Точнее, текстов, сделанных в жанре «телеги», когда автор отстаивает собственную концепцию, полагаясь более на интуицию и темперамент, чем на произвольный набор аргументов (раздел «Пророки и пороки», и не только).

Исследовательская (можно взять в кавычки) часть дополнена прозаическими текстами — не столько для стереоскопичности, сколько из желания вписать мой собственный опыт (да, вполне провинциальный и мимолетный) в эскиз чужого сценария.

Некоторые главы подверглись с момента написания определенному апгрейду, большинство — нет: так, эссе о проекте «Гражданин Поэт» было написано задолго до его безвременной кончины, однако, как мне кажется, основные линии и приметы этого уникального жанра были мною описаны на момент расцвета ГП.

Теперь о том, чего в книжке нет. Наверное, много чего — она вышла фрагментарной и произвольной. Совершенно точно нет театра — и потому, что я никакой не театрал, и потому, что в России социальный театр практически отсутствует как явление (об этом, отвечая на мой прямой вопрос, заявила такой серьезный эксперт по теме, как Марина Давыдова). Случай с запретом в Питере спектакля «Берлуспутин» или почти аналогичный в Ростове — все-таки идет по ведомству не театра, а цензурного анекдота.

Выдающиеся политологи современности у меня встречаются, но не текстами, а художественными образами от Пелевина и Проханова. Исключение — Станислав Белковский, ну так у него и манера высказываться — не условнокремлевская, а вполне литературная. Потому и редко ошибается в прогнозах.

Нет анекдотов о Путине и прочего устного народного творчества. Дело не в том, что набор этот мал, а в том, что однообразен. В основном, из жизни BDSM-пары «Путин — Медведев». Причем не в сексуальном, а сугубо производственном антураже. Тексты mr. Parker'а — Кононенко, соотносятся с фольклором также, как пародии на «анегдоты из жизни Пушкина», появившиеся в 70-х, и многократно превышавшие хармсовский оригинал по объему. Только «Владимир Владимирович ру» не смешил и на момент появления.

Тешу себя надеждой, что книжка и не «пропутинская», и не «антипутинская», ибо в ней нет личного отношения к герою. Тут свою роль сыграло, думаю, и мое неинтеллигентное происхождение, и провинциальная география, не позволявшие предаваться иллюзиям, прозревать романтику в виртуале и находить в политике источник болельщицкого азарта.