Культурный эксперимент [=Бог Курт] - [3]

Первый офицер. Очень хорошо сказано, партайгеноссе Фриц. Очень хорошо вы описали рождество. Очень волнующе.

Хорст. Повторяю — пусть Курт продолжит свой спектакль.

Курт. Господа, прошу вас снова обратить внимание на то, что речь идет не о семье кого-либо из присутствующих, а о семье, так сказать, в идеологическом смысле слова.

Третий офицер. Семья — это не идеология. Это дорогой каждому жизненный факт.

Первый офицер. Хорошо сказано, партайгеноссе Фриц.

Курт. Господа, чтобы окончательно успокоить вас, уточню, о какой семье я говорю. Наши предки арийцы, как вы знаете, завоевали своим мечом огромные территории, населённые низшими расами. Однако они не уничтожили их, к сожалению, а решили использовать в своих целях. Но чтобы использовать, им пришлось в какой-то мере перенять их образ жизни. Среди того, что они переняли, главным образом была именно семья.

Первый офицер. А разве арийцы поначалу не имели семьи?

Курт. Конечно, нет. По крайней мере, в том смысле, какой мы вкладываем в это слово сегодня. Арийцы, приняв институт семьи, допустили большую, хотя и не столь уж непоправимую ошибку, и создали тем самым предпосылку для возникновения морали. Сегодня, господа, мы наконец в состоянии исправить ошибки наших предков.

Первый офицер. Можно спросить партайгеноссе коменданта, как он намерен исправить ошибки наших предков.

Курт. Просто — уничтожить семью. Да, господа, семья — это единственное серьезное препятствие на пути создания свободного, поистине героического, поистине простого общества подобного тому, какое было у арийцев. Этот неразрешимый узел естественных взаимоотношений и неестественных табу, предрассудков и глухих страстей, лицемерия и притворства, похоти и самоистязания, извращения и лжи, эгоизма и сентиментальности, этот мрачный, чудовищный клубок должен быть уничтожен. Пока будет существовать семья, будет и мораль. А пока будет мораль, человечество никогда не сможет считать себя поистине свободным.

Первый офицер. И это — идея спектакля?

Курт. Да.

Первый офицер. Тогда пусть всем будет ясно, что за этот спектакль, на котором мы сейчас будем присутствовать, мы не несем никакой ответственности.

Курт. Спектакль, на котором вы сейчас будет присутствовать, это культурный эксперимент. Когда вы присутствуете при каком-нибудь научном эксперименте в лаборатории, разве вы чувствуете себя хоть в какой-то мере ответственным за него? Нет, вы лишь наблюдаете и, если эксперимент удается, оцениваете его результаты.

Хорст. Так давай, Курт, объясни нам, в чем же будет заключаться этот эксперимент.

Курт. Он будет заключаться в исполнении трагедии Софокла «Эдип-царь».

Первый офицер. В Германии «Эдип-царъ» Софокла идет на обычной сцене и, покупая билет, никто никогда не думает, что будет присутствовать на каком-либо, пусть даже культурном, эксперименте.

Курт. Подождите, сейчас все будет ясно. Итак, господа, прежде всего, почему «Эдип-царь»? Потому что наш спектакль должен носить воспитательный характер. А чтобы воспитывать, мало изложить теорию, нужно еще привести примеры. Найдется ли, господа, более яркий воспитательный пример на тему о семье, чем «Эдип-царь»?

Хорст. Все трагедии так или иначе касаются семьи.

Курт. Да, Хорст, все трагедии касаются семьи, пожалуй, можно даже утверждать, что трагедия, по крайней мере до сих пор и немыслима без семьи. Но «Эдип» имеет к проблеме семьи гораздо больше отношения, чем любая другая трагедия. Эдип убивает своего отца, становится мужем своей матери. Когда же раскрывается отцеубийство и кровосмешение, Эдип ослепляет себя, а мать кончает самоубийством. Итак, отцеубийство, кровосмешение, самоубийство, самоослепление. И все это делают люди одной крови в кругу одной единственной семьи. Не узнаете ли, господа, в этой чудовищной концентрации насилия, несчастий, секса и родственных уз хорошо знакомую вам семейную обстановку?

Третий офицер, Еще до вас, партайгенноссе Курт, был человек, который придавал трагедии Эдипа такое же большое значение. Это еврей Зигмунд Фрейд. Что вы скажете, партайгеноссе, о еврее Фрейде?

Курт. Партайгеноссе Фриц опять пытается заткнуть мне рот. И я снова отвечу ему, что я актер, и потому буду продолжать, да, господа, Зигмунд Фрейд был евреем. Да, господа, моя теория в чем-то обязана ему. Но Зигмунд Фрейд — не надо забывать этого — был немецким евреем, то есть он родился, учился и всегда жил в чисто немецкой социальной и академической среде. И я, господа, убежден, что все хорошее, что есть в теории Фрейда, все это немецкого происхождения. Фрейд с присущей его нации хитростью, можно сказать, высосал свою теорию из немецкой культуры, словно паразит, пьющий кровь того, кто дает ему приют. Но что, господа, говорит Фрейд о семье? Он говорит две вещи, одну верную, другую неверную. Верное это то, что в каждой семье, если бы природе было позволено идти своим путем, были бы половые отношения. А неверное то, что нужно подавлять природу, то есть создавать себе табу, иначе — без запретов — не смогут существовать ни общество, ни культура. Все правильно в том, что касается первого тезиса, все неверно в том, что касается второго. В первом проявляется немецкая культура, во втором — еврейская. Ну, а мы, господа, не евреи.