Культура, стремящаяся в никуда: критический анализ потребительских тенденций - [91]

Шрифт
Интервал

. Хотя от нее и до одномерной глобалистской культуры (точнее цивилизации) недалеко. В эпоху мобильности и вариативности ВСЕГО, аксиологической и эстетической децентрации и деконструкции, симулякризации, релятивистского постмодернистского поворота все сильнее и сильнее стираются демаркационные линии между ранее традиционными дихотомиями «свое-чужое», «центральное-периферийное», «высокое-низкое», «элитарное-массовое», «нормальное-патологическое», «мужское-женское», «реальное-виртуальное», «подлинное-поддельное», наконец, «традиционное-инновационное». Постмодерн реализует проект по стиранию различий, создает недифференцированный гипертекст, в котором неразличимы подлость и героизм, произведение искусства и три буквы на заборе. Постмодерн не предлагает какой-то новой модели культуры, а, погружаясь в негацию, стиранием различий уничтожает культуру.

Пусть современная культура, по большей части высокомерно относящаяся к проявлениям традиционализма и считающая его рудиментом, полностью не может от него дистанцироваться (дистанция подчеркивается сознательно, а бессознательный скреп продолжает существовать хотя бы в минимальной форме), одномерная глобалистская культура, грядущая посткультура знаменует собой полный разрыв с национально-созидающим потенциалом традиционализма и, соответственно, национальным наследием, чего допустить, естественно, нельзя. Единственное, что может оставить от традиционализма (а точнее от его действительно рудиментарной мифологической составляющей) глобализация, так это его внерациональную и загрязняющую сознание часть в виде новой архаики, которая выразит себя в мифологичности и эзотеричности (вспоминается насыщенная ими реклама и пропаганда), способствующих закабалению рациональных и волевых усилий человека, а значит, его подавлению. Интересно то, что в инновационных обществах в моменты отмирания старых ценностей и пока еще неустойчивости новых возникает ностальгия по прошлому, но она не является всеобщей.

Жесткий традиционализм страдает обычно фундаменталистским диктатом, неприятием прогресса и отчасти иррационализмом, а жесткий инновационализм страдает инфантилизмом и амнезией к мудрости предков. Например, кризис традиций приводит к расшатыванию семейных устоев, выраженных в увеличении количества разводов, числа неполных семей, распространении абортов, усилении ценности личной независимости в противовес таким ценностям, как долг, забота о родителях, ответственность за семью. Поэтому каждый из описываемых типов, представая в гиперболизированном облике, несовершенен в деле обеспечения культурной самодостаточности и глубины. И хоть некоторые ученые предпочитают не противопоставлять традиции и новации, а видеть в них если не единство, то взаимопроникновение, все-таки стоит отделять должное от сущего. Общество без традиций невозможно, так как оно перестанет быть обществом в культурно-историческом смысле; оно утратит чувство уважения к своей истории и культуре и, соответственно, способность к их сохранению. Общество без прогрессивных инноваций также не представляется жизнеспособным, поскольку инновации как результат проявляемого творчества необходимы для дальнейшего общественного развития. Правда, инновации бывают разными, так как концентрационные лагеря фашистов, приведшие к обеднению значительной части населения реформы Гайдара, ювенальные технологии и многие другие продукты деятельности, ориентированной на новизну, следует считать инновациями, но явно не прогрессивными в социальном, экономическом и т. д. смыслах. Поэтому под инновациями необходимо понимать не просто нововведения, а необходимые нововведения, и необходимые не узкой категории лиц (олигархам, чиновникам и т. д.), а большинству населения.

Традиции и новации, как культура и цивилизация, призваны дополнять друг друга, ибо утрата первого приведет к утрате культурного стабилизирующего ядра, а утрата второго — к утрате способности социума двигаться вперед. Консервативное ядро не должно сковывать инновационно-ориентированное творчество, но не заигрываться в углублении разрыва между старым и новым и тем самым в разбалансировке культурной конфигурации. Главное, чтобы новшества не стимулировали общественную амнезию к прошлому и высокомерное отношение к проявлениям традиционной свойскости (сущностности) данного общества, которая отличает его от других. То есть для сохранения баланса традиций и новаций необходимо не их взаимоотрицание, а взаимодействие, проявляющееся в последовательности наслоения новшества на традиционный компонент, за которым закрепляется контролирующий статус по отношению к инновационным преобразованиям[169]. Например, отмечаемые на протяжении веков обряды и празднества сегодня проводятся с привлечением новых выразительных средств, которых не было ранее, что позволяет говорить как о сохранении традиции, так и ее преображении.

Двигаясь в будущее, необходимо с уважением оглядываться в прошлое и нести его с собой, ибо прошлое далеко не всегда становится рудиментом, достойным ампутации вследствие своей ненадобности. Наследие предков зачастую трансформируется в безвременность, обретая статус ценного прошлого в настоящем и будущем. Прошлое наследие жизненно необходимо обществу, так как его трансляция есть передача в социокультурном времени знаний и опыта.


Еще от автора Алексей Николаевич Ильин
Русофобия

Что такое русофобия? Казалось бы, ответ на этот вопрос известен всем. Они (коллективный Запад) нас (Россию) боятся. И делают все, чтобы у себя этот страх поддержать, даже без особых на то поводов с нашей стороны. Однако всё не так просто. Зачем же на самом деле нужна Западу русофобия? Как западные политики используют ее в своих целях? Какие антироссийские мифы создают? И почему с недавних пор к этому процессу подключились и Украина, и бывшие союзные республики? На эти и другие вопросы ответит философ и политолог Алексей Ильин в своей книге «Русофобия».


Рекомендуем почитать
Генезис мирового зла

В новой книге автор Н. Мальцев, исследуя своими оригинальными духовно-логическими методами сотворение и эволюцию жизни и человека, приходит к выводу, что мировое зло является неизбежным и неустранимым спутником земного человечества и движущей силой исторического процесса. Кто стоит за этой разрушающей силой? Чего желают и к чему стремятся силы мирового зла? Автор убедительно доказывает, что мировое зло стремится произвести отбор и расчеловечить как можно больше людей, чтобы с их помощью разрушить старый мир, создав единую глобальную империю неограниченной свободы, ведущей к дегенерации и гибели всего человечества.


Анархистский ответ на «Анархистский ответ преступности»

В атмосфере полемики Боб Блэк ощущает себя как рыба в воде. Его хлебом не корми, но подай на съедение очередного оппонента. Самые вроде бы обычные отзывы на книги или статьи оборачиваются многостраничными эссе, после которых от рецензируемых авторов не остаётся камня на камне. Блэк обожает публичную дискуссию, особенно на темы, в которых он дока. Перед вами один из таких примеров, где Боб Блэк, юрист-анархист, по полочкам разбирает проблему преступности в сегодняшнем и завтрашнем обществе.


Minima philologica. 95 тезисов о филологии; За филологию

Вернер Хамахер (1948–2017) – один из известнейших философов и филологов Германии, основатель Института сравнительного литературоведения в Университете имени Гете во Франкфурте-на-Майне. Его часто относят к кругу таких мыслителей, как Жак Деррида, Жан-Люк Нанси и Джорджо Агамбен. Вернер Хамахер – самый значимый постструктуралистский философ, когда-либо писавший по-немецки. Кроме того, он – формообразующий автор в американской и немецкой германистике и философии культуры; ему принадлежат широко известные и проницательные комментарии к текстам Вальтера Беньямина и влиятельные работы о Канте, Гегеле, Клейсте, Целане и других.


Высочайшая бедность. Монашеские правила и форма жизни

Что такое правило, если оно как будто без остатка сливается с жизнью? И чем является человеческая жизнь, если в каждом ее жесте, в каждом слове, в каждом молчании она не может быть отличенной от правила? Именно на эти вопросы новая книга Агамбена стремится дать ответ с помощью увлеченного перепрочтения того захватывающего и бездонного феномена, который представляет собой западное монашество от Пахомия до Святого Франциска. Хотя книга детально реконструирует жизнь монахов с ее навязчивым вниманием к отсчитыванию времени и к правилу, к аскетическим техникам и литургии, тезис Агамбена тем не менее состоит в том, что подлинная новизна монашества не в смешении жизни и нормы, но в открытии нового измерения, в котором, возможно, впервые «жизнь» как таковая утверждается в своей автономии, а притязание на «высочайшую бедность» и «пользование» бросает праву вызов, с каковым нашему времени еще придется встретиться лицом к лицу.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.


Искусство феноменологии

Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.


Полное собрание сочинений. Том 45. Март 1922 ~ март 1923

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.