Культура растафари - [76]

Шрифт
Интервал

Связующим звеном в процессе вульгаризации идей культурного национализма служил появившийся в общинах растаманов колоритный тип уличного теоретика, интеллигента-босяка, самоучкой превзошедшего все науки. Наиболее известные это Рас Дэниэл Хартман (для западного массового читателя образ растафари связан как раз с его весьма благообразным «львиным» обликом на широко разошедшихся в туристских буклетах и альбомах о Ямайке фотографиях и автопортретах, а также благодаря его участию в фильмах о растафари), Рас Сэм Браун, «Князь» Эммануэль, Рас Диззи Ай, Ли Перри и др. Всё это предопределило ту лёгкость, с которой растафаризм последних десятилетий подпитывался обрывками идей африканских теоретиков, которые обычно с трудом пробивались к массовому сознанию ввиду своей «научности».

Поскольку творчество Э. Блайдена — это целая эпоха в культурном национализме, ограничимся лишь теми положениями, которые бесспорно отразились в раннем растафари (растафари «молодёжного» периода освоило уже практически всю литературу «чёрного национализма»).

Э. Блайден соглашался, что единство человечества несомненно, но каждый из входящих в него народов, оговаривал он, выработал под влиянием среды обитания особую жизненную систему, или же жизненный код. который можно улучшить с ростом познаний, но нельзя изменить.

В речи перед Молодёжной литературной ассоциацией Сьерра-Леоне в 1893 г. (в ней, как считается, он впервые употребил выражение «африканская личность» — в академической науке подобные тонкости считаются очень важными) Э. Блайден сказал: «Расы пытаются принудить друг друга уподобиться себе, и порой более слабая раса вынуждена поддаться этому в ущерб себе и в убыток человечеству. Но долг каждого человека, каждой расы — отстаивать свою индивидуальность, поддерживать и развивать её. Не внимайте учениям тех, кто велит вам отречься от того, от чего отречься невозможно. Если бы их теория воплотилась в жизнь, она бы со всей неумолимой жестокостью отвлечённой теории стёрла бы[354] всё разнообразие человечества, уничтожила бы все различия, принесла бы в жертву национальности и низвела бы человеческую расу до бесформенной протоплазмы, из которой, как говорят, мы происходим. А потому почитайте и любите свою расу. Будьте самими собой, какими вас задумал Бог, иначе Он бы вас не создавал. Мы не можем улучшить то, что Он создал. Если вы не являетесь самими собой, если вы поступаетесь своей личностью, то у вас не остаётся ничего, чтобы отдать миру».

Эта же мысль звучит и в обращении к студентам Либерийского колледжа (1881 г.): «культура человечества — это одно целое, но пути к высшим достижениям различаются у разных народов, то, что ведёт англосакса к успеху, негоже для африканца.[355] Чёрные американские интеллигенты жалуются, что белая публика их игнорирует. Но ведь причина в том, что они лишь копируют англосаксонскую культуру вместо того, чтобы внести что-то своё, новое. Присущие естеству чернокожего мысли и эмоции возбудят интерес и уважение других куда более, чем показушная демонстрация того, что мы нахватались от них самих и что делает честь скорее нашей памяти, чем подлинным способностям. Займемся же своим собственным делом — и мы будем сильны и достойны уважения; тот, кто пытается делать работу других, будет слаб и презираем».[356]

Намерением Бога, — обращается Блайден к молодёжи, — было сделать вас непохожими на остальное человечество, явить в вас те черты характера, которые недоступны другим: наш долг — постичь, в чём они заключаются. Но развитие самобытной африканской личности не должно служить национальному эгоизму: «Чернокожий создан для служения. Он вложит свои специфические силы в жизнедеятельность на благо человеческой расы».[357] Служение — не сервильность, но смиренная самоотверженность, противостоящая духу насилия, воплощенному в европейской цивилизации. Недаром Господь наслал рабство на чёрную расу, закалив этим её дух кроткого служения, ведь африканцы призваны спасти человечество, как Христос спас погрязших во грехе смертных. «Африканский дух — это дух служения. — пишет Блайден в письме Букеру Вашингтону, — но не в унизительном, а в высшем смысле, как у Сына Человеческого». В другом месте он пишет: «Мы были созданы для высочайшей славы, состоящей в служении человечеству. Слава евреев состояла в соответствии их религиозному закону; слава Востока — в невозмутимости, отказе от страстей; слава греков — в божественной гармонии; слава римлян — в подчинении закону. Слава же африканца состоит в страдании, в смиренном служении. Это слава Сына Человеческого. Но в будущем африканцев ожидает иное, ибо Крест предшествует Короне».[358]

«Несмотря ни на что? — писал Э.Блайден в 1878 г., - негритянской расе ещё предстоит сыграть свою роль — особую роль — в истории человечества, и Африканский континент будет основной сценой мирового действа. Ошибка, которую часто совершают европейцы, рассматривая вопросы восходящего развития негров и будущего Африки, состоит в том предположении, что негр — это европеец в эмбриональном состоянии, на стадии неразвитости, и что когда, шаг за шагом, мы будем приобщаться к благам цивилизации и культуры, мы превратимся в совершеннейших европейцев: иными словами, что негр стоит на том же пути прогресса, на той же колее, что и европеец, и лишь бесконечно отстал от него… Этот взгляд исходит из предположения, что обе расы призваны совершить одну и ту же работу, и что они потенциально в конечном счёте равны, просто негру нужно время, чтобы при определённых обстоятельствах стать европейцем. Но, на наш взгляд, между двумя расами нет и речи о неполноценности или превосходстве. Нет ни абсолютного или существенного превосходства с одной стороны, ни абсолютной или существенной неполноценности с другой. Это вопрос различия в характере дарования и различия судьбы. Сколько ни обучай негра и ни прививай ему культуру — он не станет европейцем; с другой стороны, недостаток образования и культуры не превратит европейца в негра. Две расы движутся вовсе не по одной колее, разделённые неизмеримым расстоянием, но параллельными путями. Их деятельность никогда не пересечётся так, чтобы совпали их способности или исполнение оных. Они вовсе не идентичны, но неравны, как думают некоторые; они различны, но равны».


Рекомендуем почитать
В пучине бренного мира. Японское искусство и его коллекционер Сергей Китаев

В конце XIX века европейское искусство обратило свой взгляд на восток и стало активно интересоваться эстетикой японской гравюры. Одним из первых, кто стал коллекционировать гравюры укиё-э в России, стал Сергей Китаев, военный моряк и художник-любитель. Ему удалось собрать крупнейшую в стране – а одно время считалось, что и в Европе – коллекцию японского искусства. Через несколько лет после Октябрьской революции 1917 года коллекция попала в Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина и никогда полностью не исследовалась и не выставлялась.


Укрощение повседневности: нормы и практики Нового времени

Одну из самых ярких метафор формирования современного западного общества предложил классик социологии Норберт Элиас: он писал об «укрощении» дворянства королевским двором – институцией, сформировавшей сложную систему социальной кодификации, включая определенную манеру поведения. Благодаря дрессуре, которой подвергался европейский человек Нового времени, хорошие манеры впоследствии стали восприниматься как нечто естественное. Метафора Элиаса всплывает всякий раз, когда речь заходит о текстах, в которых фиксируются нормативные модели поведения, будь то учебники хороших манер или книги о домоводстве: все они представляют собой попытку укротить обыденную жизнь, унифицировать и систематизировать часто не связанные друг с другом практики.


Нестандарт. Забытые эксперименты в советской культуре

Академический консенсус гласит, что внедренный в 1930-е годы соцреализм свел на нет те смелые формальные эксперименты, которые отличали советскую авангардную эстетику. Представленный сборник предлагает усложнить, скорректировать или, возможно, даже переписать этот главенствующий нарратив с помощью своего рода археологических изысканий в сферах музыки, кинематографа, театра и литературы. Вместо того чтобы сосредотачиваться на господствующих тенденциях, авторы книги обращаются к работе малоизвестных аутсайдеров, творчество которых умышленно или по воле случая отклонялось от доминантного художественного метода.


Киномысль русского зарубежья (1918–1931)

Культура русского зарубежья начала XX века – особый феномен, порожденный исключительными историческими обстоятельствами и  до сих пор недостаточно изученный. В  частности, одна из частей его наследия – киномысль эмиграции – плохо знакома современному читателю из-за труднодоступности многих эмигрантских периодических изданий 1920-х годов. Сборник, составленный известным историком кино Рашитом Янгировым, призван заполнить лакуну и ввести это культурное явление в контекст актуальной гуманитарной науки. В книгу вошли публикации русских кинокритиков, писателей, актеров, философов, музы кантов и художников 1918-1930 годов с размышлениями о специфике киноискусства, его социальной роли и перспективах, о мировом, советском и эмигрантском кино.


Ренуар

Книга рассказывает о знаменитом французском художнике-импрессионисте Огюсте Ренуаре (1841–1919). Она написана современником живописца, близко знавшим его в течение двух десятилетий. Торговец картинами, коллекционер, тонкий ценитель искусства, Амбруаз Воллар (1865–1939) в своих мемуарах о Ренуаре использовал форму записи непосредственных впечатлений от встреч и разговоров с ним. Перед читателем предстает живой образ художника, с его взглядами на искусство, литературу, политику, поражающими своей глубиной, остроумием, а подчас и парадоксальностью. Книга богато иллюстрирована. Рассчитана на широкий круг читателей.


Валькирии. Женщины в мире викингов

Валькирии… Загадочные существа скандинавской культуры. Мифы викингов о них пытаются возвысить трагедию войны – сделать боль и страдание героическими подвигами. Переплетение реалий земного и загробного мира, древние легенды, сила духа прекрасных воительниц и их личные истории не одно столетие заставляют ученых задуматься о том, кто же такие валькирии и существовали они на самом деле? Опираясь на новейшие исторические, археологические свидетельства и древние захватывающие тексты, автор пытается примирить легенды о чудовищных матерях и ужасающих девах-воительницах с повседневной жизнью этих женщин, показывая их в детские, юные, зрелые годы и на пороге смерти. Джоанна Катрин Фридриксдоттир училась в университетах Рейкьявика и Брайтона, прежде чем получить докторскую степень по средневековой литературе в Оксфордском университете в 2010 году.