Культура и мир - [276]

Вообще, если мы говорим о религиозной философии вероучений, то в мировых религиях обнаруживаем идею признания единства мира, причем выражаясь современной научной лексикой, единства в многообразии культурных форм, что выражается в наднациональном характере и одновременно признании индивидуального духовного пути человека и отдельных социумов.

В целом, веротерпимость может проявляться в культуре в разных формах, а именно:

– как политический и общественный принцип построения мирных отношений;

– как философско-мировоззренческий взгляд на природу религий, обладающей общечеловеческой универсальной основой;

– как поиск индивидуального духовного пути через приобщение к гуманистическим ценностям иноверцев.

Следует раскрыть смысл веротерпимости в каждом из предложенных тезисов. Исторический опыт свидетельствует, что веротерпимость в общественно-политической сфере способствовала не только регуляции взаимоотношений между разными народами, но и формировала единое социокультурное пространство. Хотя, зачастую цель у такой политики была предотвратить возможные конфликты. Сколь это не парадоксально, но первым государством, проводившим в жизнь политику религиозной терпимости, становится Монгольская империя. Об этом рассуждает в своей переписке с Л. Н. Гумилевым П. И. Савицкий (из писем Савицкого). При этом, характер веротерпимости монголов не связан с ментальным принятием православных, мусульманских или буддистских ценностей, а являлся необходимым рычагом в управлении покоренными территориями: «Веротерпимость – это реальный факт. Но связана он не с национальной историей монголов – в ней достаточно и нетерпимости… а с потребностями жизни Империи, «Монголосферы». Веротерпимость эта – имперское решение Чингис-хана…», – пишет П. И. Савицкий (из писем Савицкого). Вероятно с «имперской» политикой связана и терпимость средневекового мира, признававшего религиозный статус христиан иудеев.

Веротерпимость как политический принцип действенно функционировала и в императорской России (Ивашко). Так, особой вехой в развитии межрелигиозных отношений в отечественной культуре стал указ Екатерины II, которая у российских буддистов была провозглашена одним из воплощений Будды, а в мусульманской среде получила уважительное прозвище Эби-Пашта (Бабушка-Царица) (Алов, Владимиров, Овсеенко 1998: 260).

Примечательно, что действительное воплощение принцип веротерпимости нашел в жизни российской армии (Осташкин, 1998). А это свидетельствует уже о создании единого социокультурного пространства, формировании общей идентичности. Ведь офицеры, являвшиеся православными, католиками, иудеями, мусульманами обладали общими патриотическим установками и ценностями. А солдат, приносивший присягу в присутствии своего священнослужителя на Коране или Библии, воспринимал службу как сакральный долг, а следовательно «верой и правдой» служил России.

В целом, закономерно, что именно в России появляется философская традиция, рассматривающая разные вероучения в качестве носителя общечеловеческой универсальной основой. Идеи религиозной терпимости именно на духовном уровне, единства на основе равнозначного диалога находят свое воплощение во взглядах русских религиозных философов (Ильин 1991: 292; Соловьев 2000: 192; Трубецкой 1993: 90; Фараджев 2002: 208) и исламском просвещении (джадидизм) (Гаспринский 1992: 91–102; Ибрагим 2002: 239). Общекультурно-религиозное пространство, основанное на органичном дружественном взаимодействии разных религий – вот та мысль, которая была сформулирована накануне революции в России. Но это не единственный исторический пример, демонстрирующий нам возможности консолидации социума с разными верами не на политической, а в большей степени менталитете. Сегодня в условиях религиозного возрождения, иерархи РПЦ и мусульманские лидеры призывают к разумному диалогу, подчеркивая общность исторической судьбы православных и мусульман России (Гайнутдин Равиль 2004: 320; Патриарх Алексий 1996: 5), все чаще говорят о том, что религия становится средством манипуляции для достижения политических целей, далеких от принципов и идеалов православия и ислама.

Наконец, следует раскрыть третий тезис. Поиск индивидуального духовного пути через приобщение к гуманистическим ценностям других религий особенно характерен для культуры XX столетия, в котором популярность приобрели идеи экуменизма. Доказательство тому – возникновение философских учений, объединяющих христианскую традицию с учениями Востока. Например, «Агни-йога» Н. К. Рериха.

Характерно, что приобщение к духовному знанию, религиозной философии другой религии сегодня не ведет к потере собственной религиозной идентичности. Например, человек, называющий себя православным верующим может заниматься восточными единоборствами и практикой медитации (например, популярная сегодня йога). Возможно, такой парадокс является одним из признаков глобализации, ломающим стереотипы замкнутости. Но это тема для отдельного научного анализа. Тем не менее, любой неортодоксальный верующий, может себе позволить молитву в «чужих» храмах, привезти из деловой или туристической поездки религиозные символы других вер, которым станет придавать сакральный смысл. Мы можем присутствовать на религиозном обряде иноверцев и вообще посещать (в информативных или личных целях) святые места различных конфессий. Все перечисленное не вызовет общественной агрессии или порицания. Тем не менее, следует отметить, что смена вероисповедания, влекущая за собой, трансформацию идентичности, по-прежнему вызывает в обществе неоднозначную оценку.