Культура и мир - [260]

Свойственную Сексту Эмпирику толерантность к подобного рода противоречиям филологический анализ объясняет эклектическим и компилятивным характером его сочинений, механически склеивающих культурный окол фактов, цитат, мнений, анекдотов. К таким выводам приходит известный чешский филолог К. Яначек.

В. М. Богуславский обратил внимание на то, что антирелигиозная аргументация у Секста изображается гораздо убедительнее и занимает почти вдвое больше места, чем прорелигиозная (Богуславский 1990: 19), так что сразу видно, где искренний пафос, а где постмодернистская игривость. Действительно, рассматривая понятие божественного как творческого начала космоса, Секст изменяет своей обычной манере уравновешивать оппозиции, переходя в отношении тех, кто отстаивает атеистические взгляды, на весьма щадящий режим критики. И астрологию как науку он отвергает полностью и категорически, не прилагая здесь своих обычных сентенций о необходимости воздержания от суждения.

Однако прежде, чем директивно интерпретировать тексты Секста Эмпирика необходимо посмотреть, не образует ли логика изложения им материала некоей закономерной структуры. Тестами для адекватной оценки теории должны служить ее собственные мотивы, а не близкие и понятные интерпретатору образцы. Сам Секст Эмпирик так объясняет стратегии своей аргументации: «Как врачи телесных страданий имеют различные по силе лекарства и для сильно страдающих употребляют сильные, для слабо страдающих – слабые, так же и скептик приводит различные по силе рассуждения: для тех людей, которые сильно подвержены опрометчивости, он прибегает к полновесным рассуждениям и таким, которые могут основательно разрушить гордое состояние догматиков; к более легким он прибегает для тех, чья гордыня не так глубока и легко исцелима. Поэтому исходящий из скепсиса не боится нарочно приводить то полновесные по вероятности рассуждения, то кажущиеся более слабыми, так как даже их ему часто достаточно, чтобы совершить преднамеченное» (Секст Эмпирик 1976: 379–380). Этот необходимый промежуток обнажает макропрофиль скептической риторики. Скептические доказательства против догматиков носят характер вспомогательных гипотез в косвенном умозаключении и могут быть отброшены после проведения вывода. Секст Эмпирик не связан своими доводами, которые он черпает и из арсенала изощренных стоических силлогизмов, и из копилки магических представлений и народных суеверий.

Методологический принцип Секста Эмпирика – «все сгодится» – сближает его учение с методологическим анархизмом П. Фейерабенда, который также считал возможным брать взаймы у народной мифологии, не разделяя при этом ее установок. Как пишет П. Фейерабенд, «нельзя забывать, сколькими изобретениями мы обязаны мифам! Они помогли найти и сберечь огонь; они обеспечили выведение новых видов животных и растений, и часто более успешно, чем это делают современные научные селекционеры; они способствовали открытию основных фактов астрономии и географии и описали их в сжатой форме; они стимулировали употребление полученных знаний для путешествий и освоения новых континентов; они оставили нам искусство, которое сравнимо с лучшими произведениями западноевропейского искусства и обнаруживает необычайную техническую изощренность; они открыли богов, человеческую душу, проблему добра и зла и пытались объяснить трудности, связанные с этими открытиями; они анализировали человеческое тело, не повреждая его, и создали медицинскую теорию, из которой мы еще и сегодня можем многое почерпнуть. При этом люди далекого прошлого совершенно точно знали, что попытка рационалистического исследования мира имеет свои границы и дает неполное знание. В сравнении с этими достижениями наука и связанная с ней рационалистическая философия сильно отстают, однако мы этого не замечаем. Запомним хотя бы то, что имеется много способов бытия-в-мире, каждый из которых имеет свои преимущества и недостатки, и что все они нужны для того, чтобы сделать нас людьми в полном смысле этого слова и решить проблемы нашего совместного существования в этом мире» (Фейерабенд 2007: 26–27).

Таким образом, скептицизм не отрицает религиозную веру, но лишь сепарирует ее от рациональной теологии. Секст Эмпирик называет нечестивой не веру в бога, но попытку доказать его существование (Секст Эмпирик 1976: 319). Что заявление Секста о почитании им богов и веры в провидение не является случайным и формальным подтверждает и приводимый у Диогена Лаэрция и сильно смущающий исследователей факт, согласно которому основатель античного скептицизма Пиррон был избран своими соотечественниками, жителями города Элиды, верховным жрецом (Диоген Лаэрций 1979: 380).

Адекватный аналог скептического отношения к религиозной вере можно обнаружить в философии религии Л. Витгенштейна.

В кратких и отрывистых репликах витгенштейновских афоризмов отчетливо проступает представление о некомпетентности нашего обычного языка для обозначения событий религиозной веры. Уже в «Логико-философском трактате» он отмечает, что Бог не проявляется в мире (Витгенштейн 2008: 216), который суть факты в логическом пространстве (Витгенштейн 2008: 36), и что предложение не может выражать ничего высшего (Витгенштейн 2008: 212). Поздний Витгенштейн нисколько не изменяет данному настроению. В лекциях о религии (записанных его слушателями) ярко и многогранно показывается холостой ход манипуляций с логической аргументацией применительно к религиозной жизни. Религиозные истины лежат вне обычных критериев достоверности.